— Благодарю вас, господин виконт, — отвечал он. Он проговорил эти слова с таким выражением, что Изидор понял, что обидел мальчика, предложив ему сесть На одного коня с лакеем.
— Впрочем, вы можете сесть на его коня, — поспешил он оговориться, — а он нагонит нас в Париже.
— Еще раз благодарю вас, сударь, — смягчившись, отвечал Себастьен, оценив чуткость Изидора, проявившуюся в новом его предложении. — Благодарю вас; мне не хотелось бы лишать вас его услуг.
Оставалось только договориться: предварительные переговоры о мире закончились ко взаимному удовольствию.
— Давайте поступим еще лучше, Себастьен: садитесь позади меня. Вон уже занимается заря, в десять часов утра мы будем в Даммартене, то есть на полпути к Парижу; там мы оставим выдохшихся коней под присмотром Батиста, возьмем почтовую карету и в ней поедем в Париж; я так и рассчитывал поступить, вы ничего не измените в моих планах.
— Это правда, господин Изидор?
— Слово чести!
— Ну, тогда… — неуверенно молвил юноша, сгорая от желания принять предложение.
— Слезай, Батист, и подсади господина Себастьена.
— Благодарю вас, но это лишнее, господин Изидор, — возразил Себастьен, ловко прыгнув, вернее, вскарабкавшись на круп лошади.
И три человека на двух конях поскакали галопом и вскоре исчезли за Гондревильским холмом.
Глава 8
ВИДЕНИЕ
Трое всадников проскакали, как они и предполагали, весь путь до Даммартена верхом.
Было около десяти часов, когда они прибыли в Даммартен.
Все они были голодны; кроме того, необходимо было похлопотать о карете и почтовых лошадях.
Пока Изидору и Себастьену подавали завтрак, они не обменялись ни единым словом: Себастьен был крайне озабочен судьбой отца, Изидор — печален. В это время Батист распряг хозяйских коней и отправился добывать повозку и свежих лошадей.
В полдень трапеза была окончена, а у дверей путешественников ждал экипаж.
Изидор, который до сих пор ездил только в собственной карете, понятия не имел о том, что, когда путешествуешь в наемном экипаже, положено менять его на каждой станции вместе с лошадьми.
Смотрители, строго следившие за исполнением своих требований, однако и не думавшие придерживаться их сами, далеко не всегда могли предоставить путешественникам новую карету и свежих лошадей.
Итак, путешественники, выехавшие из Даммартена в полдень, к городским воротам подъехали лишь в половине пятого и только в пять часов вечера были у ворот Тюильри.
Там пришлось еще ждать, когда их пропустят: господин де Лафайет повсюду расставил посты, потому что, отвечая перед Национальным собранием за безопасность короля в столь неспокойное время, он взялся за его охрану со всею добросовестностью.
Однако когда Шарни назвал свое имя, когда он сослался на своего брата, все препятствия были устранены: Изидора и Себастьена пропустили в Швейцарский двор, а оттуда они прошли во внутренний двор.
Себастьен хотел незамедлительно отправиться на улицу Сент-Оноре, где проживал его отец. Однако Изидор на это заметил, что о судьбе доктора Жильбера, личном королевском лекаре, должно быть лучше, чем где бы то ни было, известно у короля.
Себастьен, обладавший недетской рассудительностью, согласился с этим доводом.
Итак, он последовал за Изидором.
Несмотря на то, что двор прибыл накануне, во дворце Тюильри уже успел установиться некоторый этикет. Изидора проводили по парадной лестнице в зеленую гостиную, едва освещенную двумя канделябрами, и дворецкий попросил его подождать.
Весь дворец был погружен в полумрак. Так как во дворце жили до сих пор только частные лица, там никогда не было в достаточном количестве светильников, необходимых для парадного освещения, что было поистине королевской роскошью.
Дворецкому поручено было узнать и о графе де Шарни, и о докторе Жильбере.
Мальчик сел на Диван, Изидор принялся расхаживать взад и вперед.
Спустя десять минут дворецкий вернулся. Его сиятельство граф де Шарни был у королевы. Доктор Жильбер был жив и здоров; предполагали, что он в настоящую минуту находился у короля, но никто не мог за это поручиться: дежурный камердинер отвечал, что король заперся у себя со своим доктором.
Однако так как у короля было четыре придворных лекаря и один личный, то никто в точности не знал, с кем из докторов разговаривал король и был ли у него сейчас именно Жильбер.
Если он там, ему передадут, что его кто-то ожидает в приемных королевы.
Себастьен вздохнул с облегчением: ему нечего было опасаться, его отец был жив и здоров.
Он подошел к Изидору поблагодарить его за то, что тот привез его с собой.
Изидор обнял его со слезами на глазах. Мысль о том, что Себастьен только что вновь обрел отца, заставляла его еще сильнее оплакивать своего брата, которого он потерял и уже никогда не увидит.
В эту минуту дверь распахнулась; лакей громко спросил:
— Господин виконт де Шарни?
— Это я! — выступая вперед, отвечал Изидор.
— Господина виконта просят пожаловать к королеве, — объявил лакей, пропуская виконта вперед.
— Вы меня дождетесь, Себастьен, не правда ли?.. — молвил Изидор. — Ежели, разумеется, доктор Жильбер меня не опередит… Помните, что я за вас отвечаю перед вашим отцом.
— Хорошо, сударь, — отвечал Себастьен. — Еще раз прошу принять мою благодарность.
Изидор последовал за лакеем, и дверь захлопнулась.
Себастьен снова сел на диван.
Перестав волноваться за здоровье отца, а также будучи уверен в том, что доктор простит его, принимая во внимание его намерение, Себастьен вспомнил об аббате Фортье, о Питу и подумал о том беспокойстве, которое должны были они пережить: один — из-за его бегства, другой — из-за письма.
Он даже не понимал, каким образом, несмотря на их задержки в пути, Питу не догнал их с Изидором, ведь стоило Питу лишь встать на свои длинные, как ходули, ноги, и он легко и просто мог догнать почтовую лошадь.
Вполне естественно, что, подумав о Питу, он перенесся мыслями в привычную обстановку, то есть представил себя среди высоких деревьев, красивых тенистых аллей, увидел перед собой уходящий в синеющую бесконечную даль лес; потом вспомнил о странных видениях, посещавших его порой среди этих высоких деревьев, в глубине их зеленых куполов.
Он думал о женщине, которая столько раз являлась ему во сне и лишь однажды — так он, по крайней мере, полагал, — наяву; это было в тот день, когда он гулял в Саторийском лесу: эта женщина неожиданно появилась, мелькнула и исчезла, будто облако, в прекрасной карете, уносимой парой великолепных коней.
Он снова переживал глубокое волнение, охватывавшее его всякий раз, как он, словно во сне, видел эту женщину, еле слышно шепча:
— Мама! Мама! Мама!
Вдруг дверь, в которую вышел Изидор, распахнулась. На пороге появилась дама.
В это время глаза мальчика случайно остановились на этой двери.
Появление дамы до такой степени отвечало в эту минуту его мыслям, что, видя, как его мечта воплощается, Себастьен вздрогнул.
