Как мы и предсказывали, осмотр ничего нам не дал, и потому давайте послушаем, о чем говорят эти люди.
Первым тишину нарушает ребенок; он бросает через плечо бутерброд, который летит к кровати, точнее будет сказать, к тюфяку, лежащему прямо на полу.
— Мама! — говорит он. — Я больше не хочу хлеба с вареньем… Тьфу!
— Чего же ты хочешь, Туссен?
— Я хочу красный леденец!
— Ты слышишь, Босир? — спрашивает женщина. И хотя Босир, увлеченный своими подсчетами, ничего не отвечает, она не унимается.
— Ты слышишь, что говорит бедный мальчик? — повторяет она громче.
То же молчание в ответ Тогда она поднимает ногу, снимает туфлю и швыряет ее в лицо мужчине.
— Эй, Босир! — кричит она.
— Ну, что такое? — спрашивает тот с видимым неудовольствием.
— А то, что Туссен просит леденец, потому что ему, бедняжечке, надоело варенье.
— Завтра получит.
— А я хочу сегодня, сейчас, сию минуту! — хнычет ребенок, и его слезы грозят перерасти в настоящую бурю.
— Туссен, дружочек, — говорит отец, — советую тебе оставить нас в покое, или ты будешь иметь дело с папой.
Ребенок громко вскрикивает, однако скорее из каприза, нежели от страха.
— Только попробуй тронуть ребенка, пьяница, и сам будешь иметь дело со мной! — шипит мать, грозя Босиру ухоженной рукою, которая благодаря заботам ее хозяйки, взявшей в привычку полировать ногти, могла бы при случае превратиться в когтистую лапку.
— Да кто его трогает, этого ребенка?! Ты прекрасно знаешь, что я только так говорю, госпожа Олива, и что если мне и случается время от времени задеть мать, то уж ребенка-то я и пальцем ни разу не тронул… Ну, поцелуй же беднягу Босира, который через неделю будет богат, как король. Подойди же ко мне, дорогая Николь.
— Когда станешь богат, как король, мой милый, тогда и будем обниматься, а пока — не-е-ет!
— Раз я тебе говорю, что миллион у меня почти в кармане, выдай мне аванс, это принесет нам счастье: булочник поверит нам в долг.
— Человек, который ворочает миллионами, просит у булочника в долг хлеба на четыре ливра?!
— Хочу леденец! — с угрозой в голосе закричал ребенок.
— Эй, миллионер, дай ребенку леденец! Босир поднес было руку к карману, однако она на полпути замерла в воздухе.
— Ты сама знаешь, что вчера я отдал тебе последние двадцать четыре су.
— Раз у тебя есть деньги, мама, — проговорил мальчик, обернувшись к той, кого г-н де Босир почтительно называл то Оливой, то Николь, — дай мне один су, я пойду за леденцом.
— Вот тебе два су, злой мальчик! Будь осторожен, не упади на лестнице!
— Спасибо, мамочка! — прыгая от радости, закричал ребенок и протянул руку.
— Подойди, я надену тебе кушак и шляпу, постреле нок! Не хватало еще, чтобы соседи говорили, будто господин де Босир разрешает сыну бегать по улицам нагишом; правда, ему это безразлично, он ведь бессердечный! А я со стыда готова сгореть!
Мальчику очень хотелось, не думая о том, что скажут соседи о законном наследнике семейства Босиров, поскорее отделаться от шляпы и кушака: он не видел в них никакого проку с тех пор, как они пообносились и не могли больше новизной и блеском вызвать восхищение у других ребят. Однако кушак и шляпа были непременным условием для получения монеты в два су, и потому, несмотря на строптивый характер, юному хвастунишке пришлось смириться.
Дабы утешиться, он, выходя, покрутил монеткой в десять сантимов перед носом отца, но тот, погрузившись в расчеты, лишь рассеянно улыбнулся в ответ на его выходку.
Вслед за этим с лестницы донеслись его неуверенные, хотя и торопливые шаги; подгоняемый чревоугодием, он спешил вон из дома.
Женщина провожала сына глазами до тех пор, пока он не скрылся за дверью, потом перевела взгляд с сына на отца и, помолчав с минуту, вновь заговорила.
— Вот что, господин де Босир! — молвила она. — Не пора ли вам взяться за ум и найти выход из унизительного положения, в котором мы оказались? В противном случае я прибегну к собственным средствам.
Она произнесла последние слова с жеманством, словно женщина, которой ее зеркало сказало поутру: «Будь покойна: с таким личиком ты с голоду не умрешь!» — Опять ты за свое, Николь! — отвечал г-н де Босир. — Ты же видишь, дорогая, что я занят.
— Да, тасуешь карты и делаешь пометки на своих картонках!..
— Я же тебе сказал, что нашел его!
— Кого?
— Секрет повышения ставок.
— Опять все сначала! Господин де Босир, предупреждаю вас, что я постараюсь вспомнить кого- нибудь из своих прежних знакомых, кто мог бы упечь вас, как сумасшедшего, в Шарантон.
— Да я же тебе говорю, что это верный способ разбогатеть!
— Ах, если бы герцог де Ришелье был жив!.. — пробормотала вполголоса молодая женщина.
— Что ты говоришь?
— Если бы его высокопреосвященство кардинал де Роан не разорился!..
— Ну и что же?
— Если бы госпожа де ла Мотт не сбежала!..
— И что было бы?
— Уж я нашла бы средства, и мне не пришлось бы делить нищету с таким вот солдафоном.
И царственным жестом мадмуазель Николь Леге, или госпожа Олива, презрительно указала на Босира.
— Да говорю же тебе, — убежденно повторил тот, — что завтра мы будем богаты!
— У нас будет миллион?
— Миллион!
— Господин де Босир! Покажите мне первые десять луидоров от ваших миллионов, и я поверю в остальное.
— Вы их увидите нынче же вечером, именно эту сумму мне обещали…
— И ты отдашь эти деньги мне, дорогой? — с живостью откликнулась Николь.
— Я дам тебе пять луидоров, чтобы ты купила себе шелковое платье, а малышу — бархатный костюмчик. А на пять других монет…
— Что же?
–..Я добуду обещанный миллион.
— Ты опять собираешься играть, несчастный?
— Я тебе уже сказал, что нашел верный способ такого повышения ставок!..
— Да, да, такой же, как тот, который слопал шестьдесят тысяч ливров, остававшихся у тебя после «португальского» дела.
— Нечестно заработанные деньги не приносят счастья, — сентенциозно заметил Босир, — а я всегда думал, что мы несчастливы потому, что именно так я и заработал те деньги.
— Можно подумать, что эти ты получишь по наследству. Кажется, у тебя был дядюшка, который умер то ли в Америке, то ли в Индии… Это он завещал тебе десять луидоров?
— Эти десять луидоров, мадмуазель Николь Леге, — с некоторым превосходством проговорил Босир, — эти десять луидоров — вы слышите? — будут заработаны не только честно, но и в определенном смысле благородно! Речь идет о деле, в котором заинтересован не только я, но и вся французская знать.
