взаимных отношений построена жизнь обоих как борьба за существование. Так понял второй ученик беспредметного учителя и так увидел указанное бытие.

Третий ученик ничего <не> понял, у учителя ничего не было того, что можно было понять, он был беспредметен, в нем ничего не было того, что в предметной жизни. В нем не было никаких причин, никакого Искусства, ни Совершенства, ни Культуры, ни силы, ни предмета: В нем не было ни света, ни тьмы, ни холода, ни огня, ни жизни, ни смерти, ни легкого, ни тяжелого, ни большого, ни малого. Не было никаких условий тех, которые нашли первые два ученика. Учитель ничего ему не дал — дать можно только предмет. У учителя не было ни рук, ни ног, ни головы, ни языка, не было ничего того, что бы смогло ощутить или чувствовать, познать. И не было того, что могло сделаться предметом рассуждения — учитель был освобожденное ничто.

Ученик никуда не пошел. Идти некуда, незачем, нет ни расстояний, ни времени, ни пространства. Ученик ничего не знал, не было того, что можно было бы познать или знать. Он остался в беспредметном, т. е. ни в чем. Он стал как учитель. Никто его не мог понять, как и учителя. А если поняли, то так же, как поняли первые два, стали обращаться с ним так же, как со всем в природе. В нем находили красоту, художество, нашли в нем Искусство, нашли множество вещей приемлемых и необходимых. Для себя решили, что его Искусство как природа необходимо для их культуры совершенств. Таким образом выстроили понятие и представление об Искусстве.

Но так как у него не было ничего того, чтобы воспринять все представления, усвоенные первыми <двумя учениками>, то он продолжал действовать <так,> как действует природа, — беспредметно. Что бы ни заставляли его делать, он остался беспредметным и своими работами доказывал это — что все то, что принимают за природу как реальный факт, не существует в его доказательстве. Заказанный портрет — не портрет, переданный эпизод — не факт натуры, хотя бы казался таковым.

<В> человеке, занимающемся растиранием красок на холсте, обнаружим два действия, предметное и беспредметное. Под беспредметным состоянием я вижу беспричинность действия чистого возбуждение В <первом> — причина предметных практических проявлений как содержание его Искусства, без чего оно не может проявиться. <Второе> находится в беспредметной стихии возбуждения, <первое> во власти предметной стихии вещей практического реализма. Первому необходимо двигаться за последним, второе стоит вне ее. Первое зависит от идеи движения предметного реализма, второе находится в своем беспредметном, именно в том, чего не подозревали ни сам живописец, ни предметное общество.

Предметна ли природа? Имеет ли она идею в своем целом стихийном? Идейно ли каждое в ней проявление? Полагаю, что в ней как в целом, так и во всех проявлениях нет идеи, есть одни без-идейные действия. И если возникают идеи, то они возникают в самом человеке, собирающемся вечно идеа- лизировать не идеа-льную, вне идей стоящую природу. Но и возникшие в человеке идеи только простые условия и предположения, разбивающиеся о беспредметность как подлинное ничто18.

Разбивается каждая идея, так как она никогда не может быть законченной, остается вечно идеей. Отсюда идея разбивается о беспредметную подлинность. Идеальная сторона даже в себе деформируется, а раз она деформируется, {то не} заканчивается абсолютно, абсолютна природа, она беспредметна.

Религия, Наука как практическая жизнь предметны и идейны (Наука как Наука вне идей). С ними разошлось Искусство в той част, где идеи не составляют его содержание. Оно находится в порядке беспредметного действия, как и чистая Наука, как и все проявления природы.

Допустим, что река представляет живописную массу, а плоскость, по которой она течет, будет холстом. Увидим, что при своем передвижении она образует рисунок, окрашенный в разнообразный тон, смешиваясь со всеми окружающими лучами цвета тона других перемещений массы. Увидим целое множество различий вечного колебания, вечного разнообразного возбуждения. Все возбуждения, встречаясь друг с другом, творят различия, и этот вечный котел ни на минуту не перестает менять свою форму различий и рисовать-писать живописное явления. Будет ли это написана картина, художество?

Если мы проследим все действия, то не обнаружим никакого смысла, никакой пользы, ни цели, ни практических соображений, — то поднялась вода в тумане, то пала опять росой, то образовались тучи, то разошлись. И в этом бессмысленном действии нет идеи практического действия, нет ни тучи, ни воды, ни облаков, полное беспредметное различие действий взаимных возбуждений, если может что-либо возбуждаться. И мы не можем сказать, что жизнь только в идейных практических предметах или в духовном религиозном, — в природном бессмысленном движении мы находим большую жизнь, чем от человеческих идейных смыслов. Бессмысленное природное действие преломляется в человеческом смысле идей и творит практическую жизнь как отражения, никогда реально не осязаемые.

Живописец подобен природе, он восторжен больше ее без-смыслию, ее безыдейному действованию, нежели смыслу всех практических научных и духовно-религиозных достижений. Всегда для живописца мир, какой бы он ни был, будет безыдейным действием, и всякая человеческая идея предмета превращается в его живописном возбуждении в безыдейное действие. Поскольку он чист в своем возбуждении, оставляя в одном случае эстетическую истину, в другом ничто, постольку он не знает художества, красоты, эстетики, нравственности. Ничего этого не существует ни в источнике, ни в нем. И сколько бы он ни стремился доказать, что действия его основаны на красоте, ничего не докажет, это все будут определения как условия различий человеческого общежития.

Если бы природа в своих проявлениях была живописцем, то она бы кричала: «О, как красиво река оттолкнулась от горы!», «О, как художественно падает вода с вершины гор!», «Как музыкально журчит ручеек!», «Как прекрасен цветок!». Ничего этого нет в ней, и нет в чистом живописце. Его действие так же беспредметно, как и <действие> природы. Ни солнце не греет, ни вода не шумит — ничто в его картине не движется, не перемещается, не изменяется, как не изменяется ничего в природе, как только в нашем представлении отношений.

Искусство — суть беспредметная, как и все то, что называем природой. Но с ним поступили так же, как и с природой. Вся природа для общежития должна быть целесообразна, каждую пядь необходимо приспособить к своему требованию, беспредметность превратить в предметную пользу.

Таким образом, через приспособление себя или ее к себе создалась предметная культура практического реализма. Природа для человека непрактична, <она ставит> перед ним свои беспредметные препятствия, что ему нужно преодолеть.

Для преодоления моря пришлось положить большой труд на изобретение лодки, кораблей. Последние он считает победой <над> стихией — в действительности ничего не победил, как только приспособил себя к воде и мыслит ее только в таких моментах организованной природой.

Такое отношение было к Искусству. Оно могло быть тогда организовано, когда будет выразителем предметного практического реализма идейного общежития. Но природа себя дешево не отдает, она тоже борется за свое бессмыслие, за свою непрактичность, без-цельность, за свою окончательную беспредметность. Искусство же подчинилось, было введено в заблуждение и стало живописной литературой, пропагандой-агитацией идейной предметной практической жизни. Искусство было принято за силу, и <его,> как всякую силу, «идейная предметность» использовала для своих нужд борьбы за существование, искусство привыкло к своей «идейной» предметной клетке и даже решило, что другой возможности существования не может быть. Вся ее <«предметной клетки»> жизнь только в отражении «идейной борьбы за существование».

Но как нельзя <ни> приспособить, ни победить природу никакими «идейными» соображениями, так нельзя и приспособить и Искусство. И действительно, как человек может приспособить беспредметность, ведь все «идейные» предметные практические построения суть только измышления, ничуть не ограждающие и не заключающие формы ни в какие границы.

Сущность беспредметности природных возбуждений, как и Искусства, остается всегда беспредметна. Построена мельница ветряная или водяная — использование ветра или воды лишь было использовано в мышлении человека, на самом деле ни ветер, ни вода не были использованы, они остались в такой же свободе и ничего не потеряли. Ни ветер, ни море, ни реки, ни что <другое> в природе не знает, что море для того, чтобы носить на себе корабли, атмосфера — аэропланы, все в порядке беспредметных возбуждений.

Так же и в Искусстве предметное общество бросает разные «идейные» смыслы на палитру Искусства,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату