Позвольте дать вам — кем бы вы ни были — добрый совет. Не пытайтесь меня разыскать.
Я всю свою жизнь скрывался в толпе. Неприметное лицо, как один воробей из тысячи, неотличимое от других, как один камушек от другого на морском берегу. Я мог стоять с вами рядом у стойки регистрации в аэропорту, на автобусной остановке, в очереди к кассе в универмаге. Я мог быть старикашкой, спящим под железнодорожным мостом любого европейского города. Я мог быть дряхлым пропойцей, подпирающим стойку бара в английском деревенском пабе. Я мог быть напыщенным пожилым подонком, несущимся в открытом «роллс-ройсе», например белом «корнише», по автобану, в обществе барышни моложе меня лет на сорок — груди туго обтянуты футболкой, вздернутая юбка открывает бесконечную загорелую ляжку. Я мог быть трупом на столе в прозекторской, покойным бедолагой без имени, без дома, без надежды на то, что хоть кто-то поплачет о нем у разверстой общей могилы. Кто знает.
Что толку дергать даже за очевидные нити. Италия — большая страна, она идеально подходит для того, чтобы скрываться.
Но как же Пьяцца ди Санта-Тереза, возразите вы, где находится бар, принадлежащий некоему Луиджи? Как же синьора Праска? Как же Дуилио, водопроводчик-миллионер, и его Франческа, возразите вы. Клара и Диндина. Опытный сыщик запросто их разыщет, сложит два и два и получит в ответе четыре. Просмотрите налоговую декларацию вдовы либо старой девы Праски, полицейское компьютерное досье на проституток Клару и Диндину, работающих в одном и том же борделе, справочник «Итальянские сантехники». Пересмотрите все пьяццы ди Санта-Тереза, где есть бар, а поблизости от него — переулок, делающий два поворота под прямым углом, который с претензией именуют vialetto.
Ничего у вас не получится. Я, может, уже и стар, но я не полный идиот. В противном случае я не был бы стариком, я был бы покойником.
Имена изменены, названия изменены, люди изменены. В Италии тысячи пьяцц ди Санта-Тереза, десятки тысяч безымянных переулков, которых нет ни на одной карте, они существуют только в памяти живущих по соседству да местного postino[16], для которого это всего лишь обычный тупик, по которому приходится ходить каждое утро, а потом возвращаться на Виа Черезио, чтобы продолжить разноску писем.
Вы меня не найдете. Сам я этого не позволю, а без моей помощи у вас ничего не получится. М-15, британская Служба по борьбе с терроризмом, ЦРУ и ФБР, Интерпол, КГБ и ГРУ, румынская Секуритате и даже болгары, известные специалисты по выслеживанию людей, — все они искали и не нашли, хотя некоторым удалось подобраться ко мне довольно близко. У вас же ничего не выйдет.
Квартира у меня изолированная. Попасть в нее можно только одним способом — через входную дверь; здесь нет ни черной лестницы, ни соседнего здания повыше, с кровли которого может спуститься незваный гость, ни пожарного выхода. У меня на всякий случаи продуман путь к отступлению, но какой — не скажу; раскрывать подобные тайны по меньшей мере глупо.
По сути, квартира расположена на трех уровнях, потому что здание стоит на склоне холма, на котором расположен весь город. Войдя через дверь с площадки четвертого этажа, вы окажетесь в небольшой прихожей, а потом — в гостиной. Это просторная комната, десять на семь метров. Пол выстлан плиткой семнадцатого века — когда-то она была красной, теперь стала охристой, — а в центре на двадцатисантиметровом возвышении расположен очаг; над ним — медный колпак и труба. Зимой тут бывает студено. Вокруг очага расставлено несколько современных диванов — такие покупают на мебельных складах в разобранном виде. Стулья в комнате деревянные, с тканевой обивкой — на таких обычно сидят режиссеры на съемочной площадке. У стола — крепкий дуб, девятнадцатый век — стоит всего два стула. На один больше, чем надо.
В одной стене — ряд оконных проемов: как и очаг, это современные переделки. Напротив — книжные полки.
Я люблю книги. В комнате, не украшенной книгами, невозможно работать. Книги — это опыт всего человечества в сжатом виде. Чтобы жить полной жизнью, нужно много читать. Я не собираюсь охотиться на льва-людоеда в африканском вельде, падать с самолета в Аравийское море, носиться по просторам космоса или шагать в римской когорте на Галлию или Карфаген, но в книгах я могу повидать эти места и пережить эти приключения. В книге меня может соблазнить Саломея, я могу влюбиться в Мари Дюплесси и обзавестись своей Дамой с Камелиями, личной Мерилин Монро или собственной Клеопатрой. В книгах я могу грабить банки, шпионить за врагами, убивать. Убивать, и неоднократно. Нет, не так. Одного убийства зараз мне будет достаточно. Как и было всегда. И не всякий опыт нужно получать из вторых рук.
Книги доставляют мне массу неудобств, ведь при каждом переезде приходится их бросать, выкидывать, как мешки с песком с падающего воздушного шара, как балласт с давшего крен судна, попавшего в ураган. Всякий раз на новом месте приходится начинать заново, выпестовывать новую библиотеку. Меня каждый раз подмывает сдать книги на хранение, но это значит — дать кладовщику какой-нибудь адрес, а я не могу позволить себе такой роскоши. Впрочем, глядя на свои нынешние полки, я думаю, что, возможно, они могут оказаться долговечнее прежних.
Еще одна моя услада — это музыка; роскошь, бегство от реальности. На полке стоит проигрыватель компакт-дисков. Рядом с ним — около пятидесяти дисков. В основном — классика. Я не особенно люблю современную музыку. Разве что джаз. Да и джаз — только классического толка, «Ориджинал диксиленд джаз бэнд», Кинга Оливера, Бикса Бейдербека, «Ориджинал Нью-Орлеанз ритм кингз», Маккензи и Кондона. Кроме того, музыка — прекрасное средство для глушения и искажения иных звуков.
На дальней стене гостиной висят картины. Не особо ценные. Они куплены на субботнем базаре у собора, на который наведываются художники. Некоторые из этих картин явно модернистского толка: кубы, треугольники, червяки краски. Другие — бездарные воспроизведения здешних пейзажей: церковь с дурно написанной колокольней, водяная мельница, окруженная ивами, замок на вершине холма. Здесь в округе много замков на горных кряжах. Картинки жизнерадостные, веселящие своим примитивизмом, как детские рисунки. Они добавляют света и красок.
Свет мне нужен. В мире мрака без него не обойтись.
В дальнем конце гостиной — кухонька с газовой плитой, с холодильником, раковиной и разделочным столом из искусственного мрамора. Узкий и темный проход ведет из нее в уборную, где стоит унитаз, а также биде, совершенно не нужное в моем жилище. В противоположной стене комнаты — еще одна дверь, за ней — пять ступеней вверх и еще один проход, где вместо одной стены — сплошной открытый проем, разгороженный только колонками. Когда-то здесь был балкон, но предыдущий жилец его застеклил.
За проходом — две большие спальни и полностью оборудованная ванная комната с ванной, душем, унитазом, бельевым шкафом, баком для горячей воды и еще одним никому не нужным биде. Как сообщила мне синьора Праска, предыдущий жилец был неисправимым amante[17]. Она произносит это с ласковой ностальгической улыбкой — словно и сама пала жертвой его чар. Вспоминая его шумные полночные пирушки, вспыльчивый нрав и громкие стоны его юной любовницы, вылетавшие через открытое окно в летнюю ночь и разносившиеся по дворику, она называет его seduttore[18]. Этим старухам не угодишь.
Первая спальня обставлена просто — двуспальная кровать, сосновый комод, бамбуковый стул и платяной шкаф. Я не из тех, кто любит спать в роскоши. Я сплю чутко. Это профессиональный навык. Комната, набитая покрывалами, подушками, зеркалами и благовониями, притупляет чувства не хуже морфия. Кроме того, я не вожу сюда красивых девушек. Да, у меня двуспальная кровать, но это чтобы было попросторнее. Людям моей профессии иногда нужен простор, даже во сне. У меня жесткий матрас, так как мягкий поролон и пружины — тоже сильнодействующее снотворное; моя кровать не скрипит. Здесь не занимаются — как там это принято теперь называть? — гимнастикой на горизонтали. Громкий скрип кровати стал для многих последним звуком, услышанным при жизни. Я не собираюсь вступать в эту когорту почивших придурков.
Ванная, элегантно отделанная белым кафелем — на некоторых плитках яркими красками изображены горные цветы, — расположена между двумя спальнями.
О второй спальне я пока промолчу.
В конце бывшего балкона находится еще один каменный лестничный пролет — ступени сношены не
