– Нет, мы обо всем договорились.
– Цацкаетесь вы с ними, – не одобрил Кожемякин. – С этими петухами надо по-простому.
– Не надо, Леша, – мягко сказал Самсонов. – Люди есть люди.
Что за печаль на него сегодня снизошла?
– Тем более что сюжет мы сняли преотличнейший. Я даже не ожидал, если честно, что мы из этой ситуации вытянем что-нибудь путное. А получилось очень неплохо.
– Неплохо, – подтвердил Загорский, царственным жестом поправляя манжету рубашки. – Мне кажется, типаж схвачен очень точно.
Снова налили водки.
– За всех вас! – провозгласил Самсонов. – Вы – молодцы!
– Уже было, – напомнил Кожемякин. – Повторяетесь, Сергей Николаевич.
– За вас и повторно выпить незазорно.
Никто не возразил. Выпили.
– Как там наше «Задержание преступника»? – вдруг вспомнил Самсонов. – А, Илья?
Он впервые за сегодняшний вечер обратился к Демину. Тот ответил., старательно глядя в сторону:
– Нашли машину.
– Остальное все готово?
– Да.
– Значит, можно снимать?
– Да.
В односложных ответах Демина я улавливал тщательно сдерживаемое напряжение.
– На днях этим займемся, – объявил Самсонов.
– Может статься, что времени у нас на все про все не так уж много будет.
Это была странная фраза. И все уловили, что за ней что-то стоит, даже Кожемякин, которого я никогда не держал за слишком сообразительного.
– А что такое, Сергей Николаевич? – озвучил общий вопрос Загорский.
Самсонов некоторое время молчал, словно обдумывал, говорить или нет.
– Меня вчера вызывал Алекперов, – сказал он после паузы. – Разговор был о нашей передаче.
Помолчал.
– И обо мне.
Все молчали, понимая, что вот-вот будет сказано самое главное.
– Он выразил неудовольствие общей направленностью наших передач и сказал, что его телеканал не может потерять передачу с таким высоким рейтингом из-за деструктивной позиции некоторых людей.
– «Некоторые люди» – это мы? – все-таки проявил свое тугодумие Кожемякин.
– «Некоторые люди» – это я, – специально для него расшифровал Самсонов.
Потому что мы все и без того его прекрасно поняли.
– Что не нравится господину Алекперову? – осведомился Загорский.
– Ему хочется посмешнее, – коротко пояснил Самсонов.
И опять все, кроме, может быть, Кожемякина, поняли его правильно. Алекперову хотелось добавить «развлекаловки», чтобы передача не могла никого обидеть. Хи-хи да ха-ха, я ведь сам слышал, как он что- то подобное предлагал Самсонову.
– У нас высокорейтинговая передача, – пожал плечами Загорский. – Мы создали славу этому каналу.
– По словам Алекперова, «Вот так история!» потеряла за последний месяц в рейтинге два процента.
Наверное, это действительно было очень много. Потому что все воззрились на сообщившего эту новость Самсонова.
– Может быть, ошибка? – высказала предположение Светлана.
– Вообще-то я тоже слышал что-то подобное, – подал голос до сих пор молчавший Демин.
Самсонов едва заметно вздохнул.
– Возможно, и не ошибка, – признал он. – И по мнению аналитиков, готовивших Алекперову сводку, возможно дальнейшее снижение рейтинга.
– Но почему? – воскликнула Светлана.
Она жила этой передачей, и любые неприятности представлялись ей едва ли не катастрофой.
– Может быть, передача пережила самое себя? – высказал предположение Самсонов и окинул присутствующих взглядом.
Эта фраза могла бы показаться кощунственной, если бы не была произнесена самим Самсоновым. Все замерли, не зная, как реагировать.
– Да, – сказал Самсонов. – Такое возможно.
Вот откуда его сегодняшняя печаль и готовность простить всех и вся.
– Люди не любят видеть себя такими, какие они есть. И не любят видеть свои истинные, а не придуманные и не приукрашенные поступки. Вы никогда не задумывались над тем, почему художественные фильмы с придуманной жизнью люди любят смотреть, а документальное кино находится в загоне? Потому что люди хотят сказку. Они боятся жизни. Боятся жить. И когда мы их показываем такими, какие они есть, они отворачиваются. Нет, не сразу, конечно. Сначала они смеются и тычут в экран пальцами. А потом вдруг узнают в героях передач себя, и им становится тошно. Они начинают протестовать самым доступным им способом – переключаются на другой канал. И наш рейтинг падает.
Он замолчал, и никто не посмел нарушить повисшую над столом тишину. Тишина была такой тяжелой, что я физически ощущал ее. Первым не выдержал Кожемякин.
– И что теперь? – спросил он.
– Я буду делать передачу такой, какой я ее вижу.
Наверное, этими же самыми словами Самсонов обрисовал свою позицию в кабинете у Алекперова.
– До тех пор, пока ее будут у меня покупать. А потом просто закрою этот проект и придумаю что-нибудь новое. Я никогда не буду снимать передачи, сдобренные сиропом.
– А что реально может сделать Алекперов? – мрачно поинтересовался Демин. – Заменить вас в вашей же передаче ему не по силам. Он может разве что отказаться покупать наши программы, но вряд ли пойдет на это – мы уйдем со своей передачей на другой канал, и Алекперов потеряет рекламодателей.
Демин был администратором, потому и мыслил рационально. Он в два счета все расставил по полочкам, и вдруг выяснилось, что ничего особенно страшного нам и не грозит.
– Правильно! – обрадованно подтвердил Кожемякин. – Алекперов нам не указ!
– Я хотел, чтобы вы знали о нашем с ним разговоре, – сказал Самсонов. – Только и всего.
Потянулся к бутылке и самолично разлил водку по рюмкам.
– Давайте выпьем за то, чтобы у нас всегда была возможность делать то, что мы хотим.
Все зазвенели рюмками, сдвинув их в едином порыве одержимых идеей людей. Сейчас я готов был считать всех присутствующих единомышленниками. Самсонов благодарно улыбнулся.
Мы просидели за столом еще пару часов, прежде чем наша компания стала понемногу распадаться. Кожемякин заснул, решив, наверное, сегодня не придавать хлопот окружающим. Загорский вышел из кухни. Самсонов со Светланой о чем-то беседовали в углу. Демин старательно наливал себе рюмку за рюмкой и уже совершенно опьянел, явно готовясь составить пару Кожемякину. Но прежде чем отключиться, он решил побеседовать со мной.
– Не хотел я с самого начала, чтоб ты у нас работал, – напомнил он. – И ведь не ошибался.
– Почему же такая нелюбовь? – удивился я.
И снова он обдал меня холодным взглядом, как тогда, когда я помогал ему выгружать из фургона провизию.
– С твоей подачи на меня Серж взъелся?
Серж – это Самсонов. Единственное, что я понял из всей его фразы.
– Или тебе тоже денег захотелось?
Вот теперь до меня дошло. Вспомнилось, как я вскинулся от удивления, когда Демин в моем присутствии доложил шефу о том, что на обустройство «Обменного пункта» ушла тысяча долларов, в то время как он потратил втрое меньше, и как мое тогдашнее изумление не укрылось от Самсонова. Он что-то заподозрил,
