Ни с первого взгляда, ни со второго, ни после долгого знакомства. Внешность вполне заурядная, но Эйхе прав: она буквально излучала желание. Сила пола, как выражались в эту эпоху, развита была в ней неимоверно, и Макс согласился, увидев ее в первый же раз, что немного найдется подходящего возраста мужиков, что способны устоять против эдаких чар. Ее колдовство было природное, безошибочное, и действовало наверняка.
Очередной жертвой Лили – или, лучше сказать, очередным избранником – оказался ни кто иной, как сам товарищ Краснощеков. Александра Михайловича Кравцов знал лично. Познакомились в двадцать втором, весной, когда бывший глава ДВР еще работал заместителем наркома финансов. И надо сказать, что даже на фоне весьма нерядовых людей, из которых состояла московская элита той поры, Краснощеков выделялся своим недюжинным интеллектом и невероятной биографией. Анархист, выпускник факультета права и экономики Чикагского университета, автор научных трудов по экономике и борец за права американских трудящихся, он пережил годы Революции и Гражданской войны на Дальнем Востоке, то, митингуя и заседая во всевозможных 'советах' и 'Дальбюро ЦК', то, уходя в подполье, воюя с интервентами и белогвардейцами, балансируя в прямом смысле этого слова на лезвии ножа и несколько раз избежав расстрела, исключительно благодаря счастливой случайности. В ДВР его обожали и боялись. Сволочи строчили на него доносы в Москву, и, судя по всему, было за что. Он работал с эсерами и меньшевиками. У него в Чите и анархисты заседали в правительстве даже после того, как их 'почикали' в России. Футуристы издавали журнал, вокруг которого собирались такие люди как Давид Бурлюк и Николай Асеев, а военным министром ДВР служил Генрих Эйхе, поддерживавший Краснощекова до самого конца, пока его самого не сократили.
Первым убрали с Дальнего Востока Эйхе. Сменили командные кадры армии, лишили 'диктатора' поддержки вооруженной силы. Потом вызвали в Москву самого. Александр Михайлович уже приезжал в двадцатом, приехал и в двадцать первом. Тут его с должности и попросили, объяснив, что так лучше для партии. А Краснощеков с лета семнадцатого являлся большевиком – если и не по убеждениям, то хотя бы формально, – и отказаться не смог. Да и как тут откажешься, если ты один и за тридевять земель от своей столицы. Но и разбрасываться такими кадрами не резон. Ленин так тогда и сказал, да и Троцкий знал и ценил Александра Михайловича еще по работе в Америке. Так Краснощеков стал замнаркома, но долго в Совнаркоме не продержался. И там достали. Пришлось уходить в Промбанк СССР, который он сам и создал, и возглавил.
Высокий, сильный и яркий, зрелый, состоявшийся мужик, свободно говоривший и писавший на пяти или шести языках, он легко очаровывал женщин, тем более что был хорош собой и умел галантно ухаживать. Так что влюбленность Лили объяснить было несложно – она называла его 'Второй большой' – труднее понять, что нашел в ней он. Но роман получился знатный, о нем, как позже поведала Кравцову жена, судачила вся Москва. И становилось понятно, отчего Маяковский выглядел тогда, при их встрече в кафе, таким несчастным.
'
Загорюешь тут, когда любимая женщина спит и с тем, и с другим, но не с тобой. Или и с тобой тоже, но редко и мало, а у тебя гордость, любовь и страсть, и половой аппетит, как у голодного волка. На диете долго не просидишь, странно, что вообще не застрелился.
– Ко мне вчера приходила Лили, – тон у Реш был озабоченный, она хмурилась.
– Какая Лили? – Кравцов в очередной раз вернулся со службы ночью, когда жена уже спала, поэтому разговаривали – 'сразу обо всем' – за завтраком. Следующая оказия могла случиться и завтра, или даже послезавтра.
– Брик… Ну, эта…
– Да, помню, – Макс понял, о ком речь. – Сюда приходила?
– Нет, – мотнула головой Рашель. – В ЦК.
– Она разве член партии? – Макс еще не разобрал интригу и пытался, как он в таких случаях выражался, 'нащупать гать'.
– Нет, она беспартийная, – объяснила Рашель. – Маяковский, кстати, тоже. Она приходила ко мне. Просила помочь.
– А что Луначарский уже не помогает? Их же Анатолий Васильевич лично опекает…
– Здесь он ей помочь не сможет.
– Где это 'здесь'?
– Ты что же не слышал разговоров про Краснощекова? – удивилась Рашель.
– Не слышал.
Кравцов действительно был последнее время настолько занят, что ему было не до 'светской хроники', но тон жены настораживал.
– Рассказывай! – предложил он.
– Ну, ходят слухи о растратах, о кутежах…
– А на самом деле?
– Лиля говорит, кто-то специально распускает слухи, чтобы был повод для ареста. Но, Макс, он действительно для многих, словно бельмо на глазу. Я и раньше слышала. Каганович его как-то назвал 'американцем', а Андреева, мне рассказывали, чуть удар не хватил, когда Александр Михайлович написал в анкете, что он в социалистическом движении с 1897 года.
– Ну, так он, и в самом деле, один из старейших революционеров, – пожал плечами Кравцов.
– Но Андреев-то в партии с четырнадцатого года и всем уши прожужжал, какой он заслуженный товарищ.
– Ну, и что? У меня у самого партстаж с девятьсот пятого.
– Вот тебя за это и любят некоторые товарищи.
– А сам он что? – Кравцов доел бутерброд, допил чай, но вставать из-за стола не торопился. 'Дело' Краснощекова хорошо укладывалось в общую атмосферу, сложившуюся в Москве в мае 1923 года. Это стоило обдумать, да и человека жаль. Хороший, умный мужик, не фанатик, не начетчик. Грамотный, разумный экономист, великолепно разбирающийся в финансах, но да… 'не свой'. Не пролетарий, одним словом. И притворяться не хочет.
'Жил бы в своей Америке, беды не знал. Практикующий успешный адвокат, ректор Рабочего университета… А сам-то ты, Кравцов, чем занят? Тебе кто мешает?'
Любопытный, между прочим, вопрос: откуда вдруг такая пламенная страсть к Революции? Откуда это 'горение' и служение? Кажется, в прошлой жизни он не разделял идеалов коммунизма, и к социалистической идеологии относился скептически. Ан, вот как вышло! В этом самом ЦК и состоит.
– А сам он что? – спросил Макс, закуривая. – Ну, Владимир Ильич, допустим, сейчас болен, не принимает. Но Троцкий Краснощекова лично знает. Почему сам к Троцкому не пошел?
– Не знаю, – покачала головой Рашель и тоже закурила. – К Льву Давидовичу, поди, и не попадешь так просто.
– Краснощеков – 'не так просто', – возразил Макс. – Впрочем, неважно. Я наведу справки, только ты не обнадеживай, пожалуйста. Кто его знает, что там на самом деле произошло.
– Докладывайте! – голова была тяжелая, и уже третий день приступами схватывало виски.
Надо было бы отдохнуть, отлежаться, но куда там! Управление итак уже едва ли не перешло на казарменное положение – заговоры, шпионаж, диверсии, бандитизм – так еще и свои мутили воду. ГПУ словно с цепи сорвалось. Врагов искали везде, где надо и не надо. Но, судя по всему, кое-кто решил, что пришло время окончательно освобождаться от чуждых элементов. За один только июнь пришлось 'освобождать из узилища' двадцать семь бывших офицеров царской армии, служивших в штабах и учреждениях РККА, и четырех инженеров, связанных с Артиллерийским управлением. И что обидно, доносы
