Жёны дипломатов в наши времена скромно остаются в тени, играя роль бесспорно важного, но лишь бесплатного приложения к представительской деятельности посла, и за рамки этой деятельности, как правило, не выходят. А вот в былые времена, пусть редко, они играли в дипломатии вполне самостоятельную роль, как например Д. X. Бенкендорф (1785–1857) — супруга сначала военного министра (при императоре Павле), а потом посла в Англии (1812–1834) Христофора Андреевича Ливена (1777– 1838).
Дарья Христофоровна, сестра известного сподвижника Николая I, учредителя Третьего отделения и шефа жандармов графа А. X. Бенкендорфа (1781 или 1783–1844), была личностью неординарной. Бесплатным приложением к своему супругу, хорошему и доброму человеку, но посредственному дипломату, она отнюдь не являлась. Она не только взяла бразды правления посольством в свои крепкие ручки, но и стала играть роль разведчицы. Расстояние от дипломатии до разведки в то время было меньше шага, и дипломаты легко его преодолевали, тем более что профессиональной разведывательной службой в то время русское государство практически не располагало. Дарья Христофоровна одинаково комфортно чувствовала себя и в роли посольши, и в роли резидентши. Мы уже описывали в другом месте её увлекательную и рискованную шпионскую игру с австрийским канцлером графом К. В. Л. Меттернихом[66], здесь же ограничимся перечислением некоторых фактов из её богатой дипломатической биографии.
Азы дипломатического мастерства молодая Даша проходила в Берлине, куда Александр I назначил Христофора Андреевича Ливена послом (1809), а тонкости придворных и закулисных отношений она постигала с детства. С 1812 года, уже в качестве супруги посла при Сент-Джеймсском дворе, Дарья Христофоровна, по меткому замечанию мемуариста Ф. Ф. Вигеля, «при муже исполняла должность посла и советника и сочиняла депеши».
В соответствии с требованиями дипломатии того времени Дарья Христофоровна Ливен создала в Лондоне блестящий салон, в котором стали собираться все дипломатические «шишки» и государственные деятели Великобритании. Скоро она была в курсе всех больших и малых политических событий в Европе, и от её природной наблюдательности и острого ума не ускользал ни один важный аспект большой дипломатии. Как-то граф Ливен предложил ей попытаться написать депешу самому министру иностранных дел Нессельроде. Опыт удался на славу, и с тех пор у Дарьи Христофоровны с графом Карлом Васильевичем завязалась
Случай уникальный в истории дипломатии!
Постепенно графиня Ливен становится одной из центральных фигур в реализации русской политики в период так называемого Священного союза, в котором главные роли играли канцлер Меттерних и Александр I. Меттерних, мастер комбинаций и интриг, в 1815 году тайно подписывает с Великобританией и Францией договор против России. Именно в это время между Дарьей Христофоровной и канцлером сложились весьма близкие отношения (вот она первая русская Мата Хари!), и на добрый десяток лет Петербург стал получателем важной, актуальной и достоверной информации о политике Австрии. Между графиней и её любовником была налажена секретная переписка, контролируемая Нессельроде и Александром I. Император дважды — в 1818 и 1822 годах — приглашал графиню Ливен присутствовать на Ахенском и Веронском конгрессах Священного союза, потому что там был и Меттерних! В 1825 году она приезжала в Петербург и обсуждала с Нессельроде и императором Александром I план переориентации политики России с Австрии на Англию.
Кстати, под началом посла X. А. Ливена служил А. М. Горчаков, вернувшийся к месту службы накануне восстания декабристов и исполнявший обязанности старшего советника. Ливен отправил своего советника в Эдинбург к проживавшему там Н. И. Тургеневу, которого Следственная комиссия по делам декабристов в Петербурге зачислила в список обвиняемых. Горчаков не знал, что эта поездка была его проверкой: Петербург пытался выяснить его отношение к декабристам.
По возвращении в Лондон в декабре 1825 года Александр Михайлович допустил непростительную ошибку, неосторожно отозвавшись о своём начальнике как о «неспособнейшей безгласной тупице». В другой раз, в разговоре с графом Медемом, он сказал о Ливене буквально следующее: «Вы не можете себе представить такое положение: быть живым привязанным к трупу». Эти слова, сказанные с глазу на глаз, быстро дошли до сведения посла, и посол воспылал к Горчакову лютой ненавистью. В конце концов Александр Михайлович был вынужден оставить лондонское посольство и принял пост первого секретаря в Риме.
С послами шутки плохи.
Граф Ливен «просидел безгласно» в Лондоне до 1834 года. В связи с окончанием его дипломатической миссии лондонские дамы удостоили вниманием его супругу: «в знак сожаления об её отъезде и на память о многих годах, проведенных в Англии» был преподнесён подарок — драгоценный браслет.
Послы всегда находятся в центре внимания и иностранцев, и своих дипломатов. Все их странности мгновенно становятся известны всем, их обсуждают, осуждают, уважают и запоминают надолго: «А помните, в 189… году посланник такой-то перепутал адрес и вместо итальянского посла нанёс визит бельгийцу?»
Нужно отметить, что длительное пребывание за границей сказывалось самым отрицательным образом на здоровье многих дипломатов, особенно если местом его службы оказывалась далёкая «нецивилизованная страна» типа Китая или Бразилии. Длительное проживание вдали от Петербурга или Парижа, а также отсутствие дел способствовали развитию ностальгии, сплина и пр., что, к примеру, для временного поверенного в середине 1890-х годов в Вашингтоне Богданова кончилось самоубийством.
Плохо закончил своё пребывание на чужбине и другой поверенный в делах X — он от скуки запил горькую. Почётный консул России в Рио-де-Жанейро Альварес, практически взявший на себя всю техническую работу миссии, аккуратно уведомил об этом Петербург. Результаты были таковы, что X перестали выплачивать жалованье. Но это не смутило его, ибо как дипломат он везде пользовался кредитом и, продолжая поклоняться зелёному змию, влез в большие долги. Тогда Альварес, на глазах у которого пропадал человек, пошёл на крайние меры. Он как-то уговорил X покутить на борту стоявшего на рейде финского парусника. Когда X достиг определённых «степеней», то есть стал мертвецки пьяным, Альварес приказал капитану поднять паруса и взять курс на Петербург, а сам сошёл на берег. X. проспался и протрезвел, когда бразильский берег исчез в дымке, но особых возражений по поводу свершившегося над ним обмана не выдвигал. Бразилия уже ему надоела до чёртиков.
Коллега нашего героя на посту посланника в Бразилии Александр Семёнович Ионин (1837–1900), прославивший своё имя научными публикациями страноведческого и этнографического характера, много способствовал — вместе с Александром III и К. П. Победоносцевым — возведению в 1888 году большого православного храма в Буэнос-Айресе (одновременно он был аккредитован в Аргентине), где к этому времени скопилась большая колония русских и вообще православных эмигрантов. В 1891 году храм взял под своё управление способный и деятельный священник Константин Гаврилович Изразцов, а сменивший в 1893 году Ионина М. Н. Гирс перенёс свою резиденцию из Рио-де-Жанейро в Буэнос-Айрес (1895).
И. Я. Коростовец, проработавший некоторое время резидентом в Бразилии, вспоминает, что единственными делами в миссии были дела русских переселенцев, разочаровавшихся условиями жизни в тропической Бразилии и умолявших отправить их обратно в Россию. Местные дельцы безжалостно обманывали русских переселенцев, лишали их документов и заставляли работать на рабских условиях. Ещё хуже было положение русских девиц, соблазнённых перспективами брака или «артистической» работы. Большинство их заканчивало жизнь в борделях или на панелях Рио-де-Жанейро. Бороться со злом было трудно или вовсе невозможно, потому что правительство России особого интереса к проблеме не демонстрировало, сознавая бесперспективность всякой борьбы: в заговоре против эмигрантов состояли все, начиная от судовладельцев, перевозивших эмигрантов из Европы в Латинскую Америку, и кончая местной бразильской полицией.
Не будем здесь разбираться в том, кто был более виноват в том, что дипломатическая деятельность в «маргинальных» странах находилась на нулевом уровне: посланники или руководство Министерства иностранных дел. Важно только отметить то, что в конце XIX века почти повсеместно, кроме Парижа, Вены, Берлина, Лондона и Константинополя, активной дипломатической работы почти не велось. Типичным примером такого положения являлась миссия в Лиссабоне (см. наш рассказ о бароне Мейендорфе в главе
