из МИД, и дал указание Гирсу не докладывать ему бумаги, касающиеся «мелких государств типа Испании или Португалии». Предпоследний Романов аккуратно «накладывал» на дипломатические документы свои царские резолюции, употребляя при этом отнюдь не дипломатичные выражения.
Свои замечания Александр III увековечивал на полях документов — благо поля для начальства, согласно канцелярским правилам, оставлялись тогда обширные. Можно сказать, в царских палатах Гатчинского дворца возник особый — «полевой» — жанр дипломатической переписки, в котором и «блеснул» Александр III Миротворец.
Высочайшие замечания царей на полях дипломатических донесений, иногда по усмотрению руководства Министерства иностранных дел, доводились до сведения их авторов, а чаще — скрывались. Конечно, такое положение вызывало у многих дипломатов справедливое недовольство, но вслух своё отношение к этому никто высказывать не решался. Самый лояльный слуга Александра III граф Ламздорф доверял свои мысли лишь дневнику, на страницах которого он иногда позволял себе косвенно покритиковать «анархические», то есть бессистемные взгляды самодержца на внешнюю политику России.
Об уровне «дипломатического» мышления Александра III свидетельствует следующий эпизод из дневника Ламздорфа. После заключения русско-французской военной конвенции, заложившей основы «сердечного согласия» России с Францией, министр иностранных дел Николай Карлович Гирс (1881–1895) имел беседу с государем и вынес из неё мнение о полной уверенности Александра в том, что теперь он разделается с Германией, станет властителем мира, а Балканский полуостров окажется у него в кармане. «Его Величество молол такой вздор и проявлял столь дикие инстинкты, что оставалось лишь терпеливо слушать, пока он кончит», — пишет граф.
— Что же выиграем мы, если, поддержав Францию, поможем ей разгромить Германию? — осмелился спросить государя Гирс.
— Как что? — вскричал Александр III. — А именно то, что Германии не станет, и она распадётся, как и прежде, на мелкие и слабые государства.
Александр III, видимо, забыл, что объединение Германии только что произошло именно при активной поддержке России, его венценосного деда Николая I, отца Александра II и усилиями всей русской дипломатии во главе с А. М. Горчаковым.
Скромного и деликатного Гирса члены императорской семьи «подставляли» не один раз, но он терпеливо сносил все обиды. В самый разгар русско-английского конфликта из-за Афганистана в 1885 году, когда дело шло к войне, великий князь Сергей Александрович (1857–1905), гостивший в Дармштадте, переслал брату важное письмо королевы Виктории (1819–1901), гостившей там же, но Александр III оставил своего министра иностранных дел в полном неведении относительно его содержания.
Впрочем, даже бессловесный Гирс пытался ловчить перед Александром III. В те дни, когда он являлся к государю с докладом, Гирс давал указание чиновнику, готовившему для императора подборку с вырезками из иностранных газет, не включать в неё такие, которые могли бы вызвать у царя неудовольствие. Отправляясь в Гатчину с верноподданнейшим докладом, министр хотел быть уверенным в хорошем расположении духа Александра III.
Министры иностранных дел или канцлеры России, как и другие министры царя, чаще всего выступали в роли его советников и авторами «всеподданнейших докладов». Известную самостоятельность проявляли А. М. Горчаков, А П. Извольский и в меньшей степени — С. Д. Сазонов. Примечательно, что министры иностранных дел при Александре I и Николае I становились канцлерами, то есть главами правительства, хотя на самом деле таковыми не были. При Александре III и Николае II создалось странное положение, при котором председатели Совета министров вообще были «отлучены» от внешнеполитических дел и выполняли в этом отношении чисто символическую роль. За редким исключением С. Ю. Витте (1849–1915), П. А. Столыпину (1862–1911) или В. Н. Коковцову (1853–1943) удавалось приобщиться к тому или иному дипломатическому делу, но в целом большая дипломатия была всецело отдана на откуп императорам и их министрам иностранных дел.
Если при Николае I и Александре II основной упор во внешней политике делался на «дружбу» с Пруссией и Австрией, и руководящее звено Министерства иностранных дел подбиралось из числа дипломатов, имевших опыт работы в Вене или Берлине, то при Александре III и частично при Николае II повелось назначать министрами иностранных дел послов, служивших при Копенгагенском дворе. Это была дань уважения к императрице Марии Фёдоровне, бывшей датской принцессе Дагмар. Должность посла при её отце Кристиане IX считалась важной и почётной, и из Копенгагена вёл прямой путь в министерское кресло. Так, к примеру, стали главами иностранного ведомства России бывшие послы России в Дании М. Н. Муравьёв (1896–1900) и А. П. Извольский (1906–1909).
Нередко министр определялся царём в качестве
Министерство иностранных дел России было не только собственной канцелярией царского двора. Очень часто министрам иностранных дел приходилось улаживать деликатные личные дела императорской фамилии, и они считали это за большую честь. Так, Н. К. Гирc вместе с министром двора графом И. И. Воронцовым-Дашковым (1837–1916) решал щекотливый вопрос о размере гонорара и вознаграждении известному массажисту Мецгеру, приезжавшему в Россию «пользовать» императрицу Марию Фёдоровну. Гирc рекомендовал Воронцову быть щедрым, если предварительного контракта с Мецгером заключено не было. Воронцов выплатил массажисту 30 тысяч рублей и «повесил» ему ленту ордена Святого Станислава, а его жене подарил браслет. Мецгер был вне себя от счастья, а Гирc потом ворчал:
— А у нас, как всегда, пересолили!
Государыня Мария Фёдоровна отнеслась сначала к услугам Мецгера с опаской — ведь массажист должен был касаться руками её священного императорского тела!
— Это ведь очень неприятно, если он будет невежлив, — говорила она Гирсу способствовавшему по своим дипломатическим каналам приезду в Петербург пользователя.
Гирс успокоил императрицу и заверил, что Мецгер не посмеет быть невежливым. Кроме того, Марию Фёдоровну, вероятно, «вдохновили» слова Мецгера, сказанные им по этому же поводу австрийской императрице:
— Государыня, оставьте вашу корону дома, когда вы ко мне приходите лечиться.
«Что бы сказали наши нигилисты, если бы узнали, что в то самое время, когда масса народу умирает в России из-за полной пустоты в желудке, нашли возможным вознаградить огромной суммой немца, приехавшего массировать живот, страдающий от того, что слишком хорошо и слишком часто наполняется», — записал в свой дневник граф Ламздорф.
Поручения в миссии и посольства относительно членов императорской семьи шли из Министерства двора через Министерство иностранных дел, централизованно, но не всегда эти поручения согласовывались между членами императорской фамилии. Консул в Ницце О. П. Патон в смятении сообщал товарищу министра Влангали о трудностях, испытываемых им при выполнении «приказаний», поступивших от двух членов императорской фамилии — великого князя Николая Николаевича и вюртембергской королевы Ольги Николаевны. Оба они попросили нанять дом в Сан-Ремо, но когда королева узнала, что Николай Николаевич собирался жить в Сан-Ремо с побочным своим семейством, то она попросила Оскара Петровича «избавить её от такого соседства». Как Влангали «разруливал» этот инцидент, нам не известно.
Вот ещё один образчик такого поручения 2-го департамента МВД от 30 декабря 1906 года послу в Лондоне графу А. К Бенкендорфу:
