ветер… Партизаны пройдут сквозь стены-призраки, ведь некому станет сопротивляться «лесным братьям». И где тогда Паше тратить своё
Жан-Пьер раскрыл папку. На титульном листе стояла печать с чёрным орлом.
Двумя пальцами, словно карманник, он вытащил бумагу и проглядел на свет: так проверяют банкноту, на месте ли водяные знаки. О, надо же. Когда после убийства обер-коменданта фон Травинского провели анализ ДНК убитых
Ольга Селина — не человек. Она вообще непонятно откуда.
«…Вскоре после торжества идей национал-социализма, столицы главных рейхскомиссариатов (вроде Москау, Амстердама, Лондона, Далласа, Осло) подверглись перепланировке: улицы в большинстве своём получили новые названия, многие здания были взорваны и заменены архитектурными комплексами „тевтонского стиля“. Например, Новодевичий монастырь в Москау снесён в 1964 году. Он превратился в тайный символ сторонников „лесных братьев“: ведь именно в Новодевичьем была заключена принцесса Софья Глупая, сестра кайзера Петера Первого, ярая противница немецкой культуры. На месте монастыря по проекту архитектора Алекса Обергау возвели здание гестапо с сетью подземных помещений. Автобан во флюгхафен им. Бисмарка получил название Гинденбургского, а самая широкая улица Москау — Проспект „Майн Кампф“. Метрополитен имени рейхсляйтера Бормана включил такие станции, как „Фридриха Великого“, „Прусская“, „Шоссе Гогенцоллернов“ и „Бранденбургские врата“ (в прошлом станция „Красные ворота“). „Парк культуры“ сделался „Триумфом воли“, „Смоленская“ (построенная при Сталине) — станцией „22 июня“. „Киевская“ сменила своё имя уже в 2004 году, вскорости после окончания Двадцатилетней Войны. По причине ссоры с рейхскомиссариатом Украина она стала станцией „Остермановской“. В этот период улицы называли именами немцев, трудившихся в прежние времена на благо Руссландской империи. В 2005–2010 годах в Москау появились переулок министра Клейнмихеля,[41] скверик премьера Бориса Штюрмера,[42] невесть какое количество садов, названных в честь кайзера Петера III — голштинца, едва знавшего русский язык, но имевшего чин прусского полковника.
Всюду воздвигали схожие памятники двум Катаринам — и Первой, и Второй, с особым подчёркиванием — обе правительницы были чистой арийской крови. Болотная площадь удостоилась имени Михельсоновская (во славу премьер-майора из эстляндских немцев, подавившего восстание Емельяна Пугачёва), а именем фельдмаршала Миниха (военачальника кайзерины Анны Иоанновны) одарили Спасскую башню. Лефортово не переименовали, а вот Преображенская стала площадью Анны Монс, опальной возлюбленной кайзера Петера Великого. Село Холмогоры на севере Руссланда стало носить имя Брауншвейг-Люнебургское: в честь немцев-правителей из этой фамилии, свергнутых неправедной кайзериной Елизаветой Петеровной.[43] Соловецкий монастырь в 1944 году передали митрополиту Сергию Воскресенскому, основателю Арийской православной церкви, и поныне там живут монахи. Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге после смерти гауляйтера Украины Эриха Коха переименовали в Коховскую, а памятную колонну у храма бога Улля петербуржцы до сих пор величают „палочкой Коха“. Однако, ввиду частых убийств высших чиновников Третьего рейха партизанами, стало ясно — улиц на всех не хватит. Проспекты многих городов империи названы в честь религии РейхСоюза. Есть не только улицы Тора, Одина и Локки, — Нескучный сад в Москау стал Лесом Валькирий, Фонтанка в Петербурге — Хвельгемир (ядовитый источник в „стране мрака“), Крещатик в Киеве — улица Чёрного Дракона Нидхёгга. Между тем масса новых зданий признана Лигой Наций мировым культурным достоянием.
Роспись и мозаики в Метрополитене имени Бормана выполнены лучшими художниками Третьего рейха. На „Остермановской“ сохранилась редкая фреска, где фюрер изображен в момент въезда в Киев на белом коне, а украинские женщины подносят ему капустные котлеты и минеральную воду. Вестибюль „Триумфа воли“ уставлен бюстами арийских
Глава 8
Ожившая тьма
Ухмылка сползает с моего лица. Я перехватываю рукоять вальтера обеими руками.
— Я буду считать до трёх. Если ты не выйдешь, тогда…
— Любопытно, — осведомляется голос, тихий и вежливый. — И что же тогда вы сделаете?
Сухой треск со всех сторон. Журавли на заслонках взрываются бумажными лохмотьями. Комната наполняется японскими солдатами: их пять с одной стороны и пять с другой. Одинаковые в своих зелёных мундирах, как игрушечные крокодильчики, в руках — автоматические винтовки «Арисака». На моём лбу перекрещиваются точки инфракрасных прицелов. Чуть пригнувшись, в комнату заходит человек — в котелке и костюме-тройке.
Умилительно. Эти японцы так старомодны.
— Кладите вальтер, — на прекрасном руссландском приказывает японец. — Сейчас же.
Надо же, парень выговаривает букву «л».[44] Значит, работал в Руссланде, и долго.
Ольга завернулась в простыню, как в тунику. В свете фонарей её лицо кажется неестественно белым. Солдаты бесстрастны. Они не улыбаются, просто держат оружие: пластмассовые болванчики, этакие детские машинки, нажми кнопочку, они зашагают.