Он спокойно смотрит на меня. Мы близнецы. Думается, незнакомец в глубине души наслаждается моей реакцией. Но… как он сумел? Пластическая операция? Так быстро? Я клянусь всеми потрохами Одина, это тот самый человек на видеозаписи.
— Я думал, что Онода-сан выйдет ко мне, — говорит он, глядя на меня моими глазами. — Специально повертелся перед видеокамерами в центре Урадзиосутоку, у другого риокана. Но видимо, определив ваш адрес, электронная система полиции отключилась. Посему пришлось срочно вернуться в переулок Весеннего Благоденствия. Простите, я опоздал.
— А ты… вы… а…
Я замолкаю. Кто знает, как разговаривать с самим собой? С одной стороны, абсолютно незнакомый человек. А с другой — обращаться к себе на «вы» — это, по-моему, уже верх снобизма. Кто это такой? Мой личный клон из секретной лаборатории гестапо?
— Нет, я не клон, — прыскает смехом человек. — И не читаю мыслей. Просто это первое, что люди думают при моём появлении. За Ольгу не беспокойтесь, мне нужны вы.
И тут до меня наконец-то доходит… Нет, он действительно ничуть не клон. Это существо аккуратно надело моё лицо, так друид примеряет череп волка на карнавале демона Самхайна. У клона был бы мой голос. А этот беседует эдаким треснувшим, чуточку уставшим баритоном. Значит, имитировать звуки он не может.
— Идёмте, — протягивает руку двойник. — Поверьте, вам лучше остаться со мной.
Меня окружают карлики в чёрной форме. Видимо, чтобы подтолкнуть к решению.
— Спасибо, — вежливо отвечаю я и с трудом удерживаюсь от поклона, подобно Оноде. — Но это уже второе подобное предложение за вечер. Разум просит меня подождать, вдруг будет и третье, и четвёртое? Сами же понимаете… я должен сравнить свою выгоду.
Он не улыбается. Просто стоит, рассматривает меня. С некоторым любопытством.
— Это не предложение, жрец, — жёстко сообщает человек в плаще. — Это приказ.
Ох, вот сейчас я точно полезу в драку. Да они что сегодня, сговорились все, что ли!?
Выстрелы. Один за другим. Четыре раза подряд.
На серой ткани расплываются четыре вишнёвых пятна. Но незнакомец не падает. Он лишь с усмешкой касается края своей шляпы — что твой английский колониалист из старых фильмов. Рот перекошен, парень балансирует, чтобы сохранить равновесие, и с трудом удерживается на ногах. Однако же НЕ УМИРАЕТ, хоть кровь и доказывает — на нём нет бронежилета. Гномы в масках, оставив меня в одиночестве, вытаскивают майора Оноду из-под «лексуса». Тот не выказывает особого удивления. Похоже, майор знает чужака.
— Обыщите его, — кивает подручным мой подражатель в сером.
Те моментально выворачивают Оноде карманы, трясут его, как грушу. На асфальт вываливаются бумажник, звенящая мелочь, авторучка. Двойник делает приглашающий жест. Оноду подтаскивают к нему, бьют прикладом по спине, ставят на колени.
— Сенсэй, старичок в самолёте — ваша работа? — интересуется незнакомец. — Если так, меня смущает ваше поведение. Вы же знали, что пули бесполезны. Час — и я буду в норме.
Онода смотрит на него снизу вверх. С некоторым, я бы сказал, сожалением.
— Прекрасно знал. Но видите ли, господин Локтев, у меня другая задача — тянуть время.
Вероятно, даже если этому японцу разрежут живот и потащат наружу кишки, он продолжит изъясняться так же — на «вы», с извинениями, не переставая кланяться. Сумасшедшая нация. Но спасибо ему, теперь мне известна фамилия моего двойника.
Ноги чувствуют, как вибрирует асфальт.
Звуки над головой — клёкот и свист. Воздух упруго рубят лопасти: сюда летят вертолёты, сразу несколько. Издали слышно, как ревут моторы армейских машин. Японец вызвал подмогу. Грохот такой, словно к нам движется половина армии Ниппон коку.
А вот и та самая третья команда, которую я упомянул.
Ольга находит мою руку в темноте, сжимает. С тех пор как девушка узрела лицо двойника, она не сказала ни слова. Её ногти врезаются в кожу, но я не чувствую боли.
Двойник бьёт Оноду ногой в лицо, брызжет кровь. Кажется, незнакомец выбил майору не меньше пяти зубов. Не могу сказать, что излишне опечален этим обстоятельством.
Двое карликов хватают меня за рукава рубашки, пресекают каждое движение.
— Жрец, вам нечего здесь делать! — повышает голос «серый». — Она вас погубит!
Вот в этот-то момент Ольга оживает.
— Тварь, — сухо бросает она Локтеву. — Свали отсюда на хуй. Он спас мне жизнь.
Клон смотрит на неё, и его глаза мертвы. Протянутая ко мне рука повисла в пространстве.
— Это вы тварь, — произносит он. — Давайте, расскажите ему, и мне заодно — КТО ВЫ ТАКАЯ. Впрочем, довольно игр, Ольга. Вне вашего желания — он пойдёт со мной…
…Пространство взрывается невыносимым жаром. Я упал на Солнце или «лесные братья» бросили меня в плавильную печь? Воздух становится
Пламя гаснет, словно кто-то выключил телевизор.
Меня нет. Я испарился, исчез. Я больше нигде, я сам ничто — и ничего не вижу.
…Павел открыл глаза. Кожа дымилась. Прекрасное ощущение первых секунд — ты жив и словно родился заново. Обычного человека взрыв подобной силы распыляет на молекулы… Повезло с ударной волной. Останься он на месте, растаял бы, как мороженое.
Он прислушался. Нет. Ни единого крика или стона. Просто тишина, которую с полным основанием можно назвать гиблой. Думается, от тибетских ниндзя, что любезно предоставил ему Лансанг, остался только пепел. Всё даже круче, чем тогда под Новгородом, и этот факт вряд ли удастся скрыть. Само собой, ситё Урадзиосутоку не пустит сюда телевидение, но… Уже утром весь Сёгунэ завалят фотографиями и видеосъёмкой. Он нащупал языком коронку в зубе, с левой стороны, с силой прикусил.
От горького лекарства немеет язык. Ничего, скоро будет лучше: боль просто адская. Если бы он только мог, бился бы сейчас в конвульсиях, катался по асфальту.
Вот только нет его, этого самого асфальта.
Оплавленный тротуар. Расколотые камни. Деревья, разлетевшиеся в щепки. Здания, от которых остались только чёрные квадраты на земле.
У него обожжена кожа — так, что на щеках образовались угольки. Кажется, в медицине это называется ожог четвёртой степени…
Лекарство вот-вот подействует. Он попытался двинуться и закричал от невыносимой боли. Как там назывался один старый японский фильм? Ах да, «Самурай». Большевики-подпольщики через машину времени шлют робота из будущего: тот, прибыв в 1889 год, в австрийский город Браунау, должен убить Клару Пёльцль, беременную фюрером. Врезалась в память фраза положительного героя — офицера СС, у которого отец, разумеется, немец, а мать японка: «Иди со мной, если хочешь жить…»
Так вот, в случае со жрецом добрый призыв не сработал.
