чертовски привлекательное было во всем его облике.
— Ага, наша Ведьмушка опять бесится, — сказал он, не здороваясь, и хотел щелкнуть по последней из улетающих карт, даме пик, но она, сделав мертвую петлю, увернулась от него. Тогда парубок подскочил к девчонкам, приобнял их обеих за тоненькие талии, а Ведьмушку чмокнул в щеку. — Звали меня?
— Изыди! — сердито крикнула подружка Русалочки, но, не выдержав взятого тона, улыбнулась. — Звали — не звали, а ты уже и рад стараться, Чертенок.
— Просто рад! Где две красивые девушки — там и Черт! Мне по регламенту положено здесь быть.
— Какой он дисциплинированный, прямо отличник или стипендиат! Можно подумать, что это не ты удобрил святой водой сортовые могильные бархатцы и астры в парниках, после чего все они стали одинаковыми — крестоцветными, дикой редькой то есть.
— Ты бы еще вспомнила, как я гномам колпаки поменял, а они решили, что Упырь их околпачил, и побили его. Кинокомедия была! Давай сатанинским хохотом смеяться. Будешь с нами, новенькая?
— Нам не до смеха: Русалочку домой нужно вернуть, а старец в «отключке». Ты должен его в чувства привести, чтоб совет дал.
— Так точно, мой генерал, не в первый раз! — откозырял Чертенок. — Видишь склянку на книжной полочке, справа от Вергилия, но левее Сенеки? Подай ее мне.
Ведьмушка дотянулась до пузырька, вынула притертую пробку и передала «верное средство» своему приятелю. Под столом завозился Сэр Баскервиль, а потом опрометью бросился вон из лаборатории.
— ДЕЛИРИУМ ТРЕМЕНС — белая горячка, — поставил себе диагноз Алхимик, очнувшийся и даже слегка протрезвевший от запахового удара нашатырного спирта, которым ему намазали бородку. — Черти мерещатся!
Чертенок, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, разразился сатанинским хохотом, как ему давно мечталось.
— Патер, заменить Русалочке сердце мы не смогли, — сказала Ведьмушка, не отвлекаясь на забавы от главной цели, потому что она просто кожей чувствовала, что время у Русалочки заканчивается: новенькая совсем уж побледнела и все хваталась за горло руками. — Скажите, а как в таких случаях поступают в ее мире?
— Не знаю точно. Скорее всего, с утонувшими проводят комплекс реанимационных действий: первоначально — искусственное дыхание и непрямой массаж сердечной мышцы, а если не помогает, то специальным электроразрядником «запускают» сердце вновь, МУТАТИС МУТАНДИС — изменив то, что следует изменить. Горькую судьбу, к примеру.
— Молния — она ведь электрическая?
— Да, конечно.
— Если молния ударит в русалочье сердце: мертвое, прозрачное и холодное, забьется оно на Том свете?
— Не знаю, деточка.
— Нечего тут сомневаться! У нее переходная фаза подходит к концу: она уже не дышит! Ведь к концу подходит, да?!
— К сожалению, ты права.
Ведьмушка гордо выпрямилась, в ее полуночных глазах засверкали крошечные зеленые болотные огоньки и, хотя она была воплощением дерзкой беспечной весны, по юному лицу заскользили тени страстного зрелого женского лета, печальной мудрости осени и холодного равнодушия зимы-старости, так что на мгновенье стало видно, какой Ведьмушка станет: блистательной, великолепной и завораживающе прекрасной.
— Испепели ей сердце! — приказала она Чертенку.
— Не могу я так сразу. Мне разозлиться нужно.
— Это — сейчас! Это — пожалуйста! — сказала Ведьмушка и слегка наступила ему на хвост…
Русалочку медленно затягивало в глубину, сгущавшуюся до черной беспросветности, и вода, плотная, будто студень, какого-то мертвенно-голубого оттенка, напоминающего раствор дешевой синьки для полоскания белья, давила на скорченное тельце, мешая ни то чтобы всплыть, а даже пошевелиться…
— Мамочка! — всхлипнула она и открыла глаза.
Справа от высокой кровати-каталки на металлическом никелированном стояке висел полупустой рыбий пузырь капельницы, из которой тянулась трубочка к ее руке, неподвижно и как бы отдельно, словно она была чужая, лежавший поверх простыни, проштемпелеванной в уголке буквами «КРБ» — «Красногорская районная больница».
Окна в палате, несмотря на теплое буйство июля, были закрыты, и о стекло билась обезумевшая муха, неведомо как залетевшая в стерильно-чистую комнату, какую несколько оживляло нарисованное масляными красками панно на торцовой стене, изображающее лесную поляну в окружении колючих хмурых елей и величественный кедр с натуралистично выписанными шишками, чья макушка подпирала небесную твердь. Рядом с каталкой на столике громоздились несколько приборов, на экране одного — в такт ритму сердца пульсировала светящаяся осциллографическая кривая.
— Ну, что ты, миленькая, всполошилась? Здесь твоя родительница — в приемном покое ждет. Извелась вся, — мягко сказала старушка-санитарка, мывшая пол, покрытый линолеумом с растительным декором, напоминающим зелено-пестрый ковер из мха и трав. Скрюченными артритом пальцами санитарка, отставив в сторону швабру с мокрой тряпкой, подоткнула простыню, край которой сполз с кровати.
— Вы мадам Яга? — нерешительно спросила Русалочка.
— Да какая же из меня мадама: что я тебе, главврачиха наша? И Иванушек я сегодня всего только трех пожарила и съела, — пошутила санитарка. — Ой, что-то ты не в себе, девонька — заговариваешься! Пойду-ка я докторицу кликну.
— Не нужно, — слабым голосом попросила Русалочка. — Лучше скажите, бабушка, где я?
— В «рюманимации», как мой старик говорит — ему, алкоголику проклятому, всюду рюмки мерещатся. Нажрется, и медицинский справочник на завалинке вслух читает, даром что там половина не по-русски написана, а на этой… на латынице. Хфилосов! И хоть заорись на него…
— А как я сюда попала?
— На «скорой», дорогуша, на «скорой» тебя провезли. Сколь с тобой отваживались: и кислородом дули, и током шибали, но все ж таки вытащили с того света. Теперича до ста лет жить будешь, если только снова глупостев не натворишь.
— Что я сделала? — коротко спросила Русалочка, у которой не хватало сил на пространные разговоры.
— Ведь, как есть утонула, — сказала словоохотливая санитарка. — Скажи спасибо, что девчонка с парнишкой, какие миловались у старого карьера, вытягнули тебя из воды.
— Не помню их.
— Ну, девчонка-то — чистая ведьмушка, такой только — верхом на помело, да на Лысую гору шабашевать: смуглая, волос, как воронье крыло, и на язык бойкущая — всех тут уже обругала, чтоб шевелились, тебя спасаючи. И мальчишка ей под стать! Веришь ли, мимо проходил, так за ягодицу щипнул старшу медсестру… Да вот же они — под окном маячат! Тоже дожидаются, когда ты очнешься. Ох-хо- хонюшки, помяни черта — он тут как тут!
