дрожа, просидела на кухне.
«Почему я такая в жизни невезучая? Почему мои родители умерли, как раз в тот момент, когда я в них очень нуждалась? Почему мне в жизни встретился Славик Герчинский, а не Яков Фельдман? Почему мне суждено было родить ребенка от этого маменькиного сыночка, а не от Цеховского? — задавал эти вопросы её внутренний голос. — Ты сама во всем, дорогуша, виновата, — отвечал ей внутренний голос. — Зачем тебе нужен был этот маменькин сынок? Тебя же Наташка предупреждала. Вокруг тебя увивалось много хороших парней, которые тебя любили. Ты сама сделала свой выбор. Ты должна быть благодарна своему свекру, который на время согласился стать твоим любовником. Не в твоем характере кого- то искать на стороне. Если ты в ближайшее время не забеременеешь, то у тебя останется только один выход-развод. Это твой дурацкий сон нарушил привычный уклад твоей жизни. Это тебе захотелся ребенок. Это ты им бредила! Это ты во всем виновата. А Сашка?! Твой бедный Сашка?! Это ты ему дала понять, что он не мужик. Он прикрыл твой позор. Сейчас у твоего сына есть отец… Что бы с вами было бы, если бы не этот слепец? Нет — это не он слепой, а ты».
Светлана собиралась выходить из палаты, как вошел свекрь. Он подошел к жене и поцеловал её в губы.
— Дорогая, сегодня говорил с лечащим врачом. Дела твои пошли на поправку. Скоро будешь бегать, и растить внуков. Вот Светочка родит нам девочку, и ты займешься её воспитанием, — произнес он, посмотрев на невестку.
«Идиот! Кабель проклятый! Как он может такое говорить своей жене. Может свекровь, заподозрила, что он ко мне не равнодушен, и ей стало плохо?! — в ужасе, подумала она, — Это я довела её до больничной койки. Это я во всем виновата! Что будет с ней? А со мной? Этот, кабель, в покое меня не оставит. Свекровь мне как-то говорила, что её муж в этих делах ненасытен. Сейчас она больна, прикована к постели. А он здоров, энергичен. Избыток энергии так и прёт наружу. Вот и нашел себе сучку, не выходя из квартиры. Нет… Ничего у него со мной не выйдет. Я женщина честная, порядочная. Кроме Славика и Сашки у меня не было мужчин. Никто больше не дотрагивался до моего тела. Ишь старый, кабель, размечтался! Расставила я ему ноги пошире! Пусть с кем хочет с тем и производит свои эксперименты, только не со мной. Я в этой игре не участвую» — заключила Светлана, сидя возле Татьяны Павловны.
Подойдя к машине, Науменко попросила, чтобы свекрь открыл заднюю дверь. Всю дорогу Цеховский не произнес ни слова. Он довез невестку до подъезда, а сам поехал ставить машину в гараж.
Дела у Татьяны Павловны шли на поправку, и Науменко не могла дождаться, когда её выпишут домой.
Было начало апреля. Стояла настоящая весенняя погода. По — весеннему светило солнце. Таял снег, и по дорогам текли лужи. Светлана очень любила эту пору года и вспоминала, как ребенком в далекой Сибири бегала по лужам и радовалась первым весенним лучам солнца.
В один из таких дней свекрь обратился к ней:
— Светлана, вчера звонил Митя и попросил помочь ему на даче. Я хотел, было отказать… Но как- то неудобно… Он всегда в первую очередь переводит Сашкины сказки, оставляя свои дела. Я согласился. Поедешь со мной или у тебя другие планы?
Они приехали на дачу в субботу ближе к обеду. Цеховский открыл ключом дверь. Светлана с Эдуардом Владиславовичем вошли в дом, в котором было холодно.
— Где Дмитрий Викторович?
— В Москве.
— Как в Москве? — удивленно спросила Науменко. — Вы же сказали, что он просил нас ему помочь.
Цеховский, ничего не ответив невестке, снял с себя куртку и пошел на кухню.
Светлана рванула к входной двери, но, дернув её, поняла, что она закрыта на ключ. Науменко, как пантера, ворвалась на кухню и, схватив свекра за его густые волосы, истерически закричала:
— Зачем ты меня сюда привез?! Я не блядь!!! Понял!!! Никогда тебе не владеть мной!!! Слышишь, ни- ког-да! Мое тело принадлежит только твоему сыну!
— Отпусти мои волосы. Мне больно, — спокойным голосом произнес врач.
— Я не блядь!
— Почему ты так кричишь? Кто сказал, что ты…
— Я не блядь! — в истерическом крике повторила Светлана.
— Перестань орать, — слегка повысив голос, проговорил свекрь. — Мы можем сейчас с тобой обратно уехать в Москву. Это не проблема. Машина стоит во дворе. Проблема в том, что ты скоро потеряешь семью.
— Это неправда! Неправда!
— Правда. И ты это сама прекрасно знаешь, — голос Цеховского звучал ровно и спокойно, в отличие от истерического крика невестки. — Ты с Сашкой уже больше месяца, как не спишь вместе. Еще неделя и кто-то из вас перейдет спать в зал, а затем вообще покинет квартиру.
Светка подняла свои огромные карие глаза и взглянула на Эдуарда Владиславовича. Цеховский видел, как они заполняются слезами, которые стали медленно течь по её лицу. Она как маленький ребенок, стала их вытирать рукавом пальто. Он подошел к своей невестке.
— Успокойся! Не надо плакать. Это твой единственный шанс, — одной рукой прижимая дрожащее от плача тело невестки, а второй, гладя её по голове, произнес свекрь.
Он нежно снял с женских плеч пальто и, взяв Светлану на руки, положил в гостиной комнате на диван, укрыв пледом.
Вторая любовь к Цеховскому пришла неждано-негадано, когда ему было далеко за сорок. И надо же было судьбе сыграть с ним такую злую шутку: он влюбился в жену сына.
Никогда в его жизни не было другой женщины, кроме жены. Он знал тело своей Татьяны, как свое, и владел им, как своим. Множество раз он в мыслях прокручивал, как кадры из кинофильма, эпизоды постельной сцены. Цеховский представлял, как Светлана обнимает, ласкает, целует его тело. Разве может понять молодая женщина, что мужчина, несмотря на свой зрелый возраст в душе остаётся молодым?! Что ему, как и тридцать лет назад хочется услышать комплемент в свой адрес, хочется в присутствии молодых, тоже казаться молодым. Но возраст берет своё. И он не в силах изменить законы природы.
Сейчас главврачу предстоит самый ответственный, и самый решающий шаг в жизни. Если родиться ребенок, то он его никогда не сможет назвать сыном. Но это в тот момент не являлось самым главным. Главное было то, что сейчас ему предстоит наисложнейшая операция, которая должна решить исход судьбы не только сына и невестки, но и всех членов их дружной семьи. Сможет ли он в своем возрасте провести её, без осложнений, чтобы не оставить в душе любимого ему человека болезнений, страшный шрам.
Открыв холодильник, он вытащил на стол привезенные заранее на дачу продукты.
Уже стемнело, когда Цеховский вошел в гостиную где, прикрывшись пледом, лежала Светлана.
Увидев вошедшего свекра, невестка поднялась с дивана, отбросив в сторону плед.
— Пойдем, поужинаем, — предложил он.
Науменко вошла на кухню и не поверила своим глазам. Посредине стола, на белой льняной скатерти в хрустальной вазе, стояли три красные розы на длинных ножках. На блюде лежали бутерброды из красной и черной икры. Маленькие, фарфоровые тарелочки были заполнены всевозможными салатами.
Посмотрев на сервированный стол, женщина улыбнулась уголками губ, и ничего не сказав, села напротив свекра.
— Что будем пить: водку, коньяк, шампанское? — спросил Эдуард Владиславович.
— Мне немножечко водочки, — она взяла стоящую рюмку и протянула его Цеховскому.
Не успел врач произнести тост, как невестка осушила содержимое.
— Налейте мне ещё, пожалуйста, — попросила она.
— С удовольствием.
Взяв рюмку в руку, Светлана одним залпом выпила содержимое.
Цеховский взял бутерброд с черной икрой и протянул его Науменко.
— Закуси. А то так можно и опьянеть.
Эдуард Владиславович поднялся и подошел к окну, где на подоконнике стоял магнитофон, который он включил. Заиграла музыка. Кухню заполнил голос Джо Дассена. Цеховский зажёг свечи и выключил
