Список присяжных был опубликован за 30 дней до начала судебного процесса, и после его начала они не были изолированы.
Во время суда судья Блитен недостаточно обращал внимание присяжных на то, что им следует полностью игнорировать чужие мнения, слухи, советы, непроверенную информацию, а также любое давление, которое может на них оказываться.
И судья Блитен, который в то время вел предвыборную кампанию, рассчитывая снова быть избранным, и помощник прокурора Джон Магон, желавший получить место судьи, были «излишне внимательны к требованиям средств массовой информации, которые могли их хвалить либо критиковать».
Дом Сэма был опечатан властями, и это не дало возможности защите собрать необходимые вещественные доказательства.
Во время обсуждения вердикта присяжным было позволено пользоваться телефоном.
Двум полицейским разрешили дать показания, что Сэм отказался пройти проверку на детекторе лжи.
Таковы были наши основные претензии.
Я подал прошение в апреле 1963 года — трудно было бы выбрать более подходящий момент. В Верховном суде США были только что приняты три решения, значительно расширившие рамки применения закона о неприкосновенности личности (Хабеас Корпус Акт). Высший суд страны заявил, что судьи недостаточно скрупулезно соблюдают права обвиняемых, а верховные суды штатов не выполняют своих контролирующих функций. Эти решения давали федеральным судьям право проверять все судебные процессы по уголовным делам, по которым были поданы ходатайства о применении Хабеас Корпус.
Я подал прошение судье федерального окружного суда в Колумбусе Мэлу Андервуду. Он не был склонен к сочувствию.
— Господин защитник, — сказал он в суде, — вы можете дать какое-нибудь основание, почему я не могу отказать вам, даже не читая прошения?
Я назвал ему три дела, только что рассмотренные в Верховном суде Соединенных Штатов.
Судья Андервуд отправился к себе в кабинет и прочитал эти решения. Вернулся он с другим настроением.
— Похоже, вы правы, — сказал он.
Однако действовать не спешил. Наконец, в декабре судья Андервуд передал прошение Карлу Вайнману, председателю суда южного округа Огайо. Судья Вайнман имел репутацию очень опытного юриста. Он не стал тянуть и назначил предварительное слушание дела на 17 января.
Что касается надежд Сэма Шеппарда на освобождение, то в 1963 году им не суждено было сбыться. С судом ничего не получалось, добиться условного освобождения тоже не удалось.
Но я чувствовал, что в 1964 году все должно измениться. Сэм тоже надеялся на это. Он рвался на свободу. Чип взрослел, и Сэм так хотел быть рядом с ним. Была и другая причина. В жизнь Сэма вошла Ариана Теббен-Йоханс.
Из Германии с любовью
В 1962 году, перед Рождеством, я получил из Западной Германии письмо, в котором было 1000 марок «на борьбу за освобождение Сэма Шеппарда» — это 250 долларов, самый большой взнос в фонд защиты Сэма. Я был удивлен, даже заинтригован и спросил у Стива, знает ли он автора письма, Ариану Теббен- Йоханс.
— Да, — ответил он, — это немка, которая уже три года переписывается с Сэмом. Она только что прислала письмо, в котором пишет, что скоро собирается приехать в Штаты увидеться с Сэмом.
Так я познакомился с историей этой любви — такое могло произойти только с Сэмом Шеппардом, жизнь которого была удивительней любого романа. Для Сэма, по мере развития их переписки, Ариана Теббен-Йоханс стала воплощать в себе все лучшее, что было в жизни за стенами тюрьмы. В своей книге он описал чувства, которые испытывал, получив фотографию Арианы: «Для меня она была Софи Лорен, Дорис Дей, Мэрилин Монро и Лиз Тейлор в одном лице. Нет, этого мало — она была единственная и неповторимая. Жизнь снова начала обретать смысл».
Ариана могла произвести впечатление на кого угодно. Это была очаровательная тридцатитрехлетняя блондинка. Она разошлась с мужем и легко могла позволить себе норковое манто зимой и Ривьеру летом. В годы нашего знакомства мне казалось, что она даже днем одета в вечерний туалет. Ариана была умна и образованна, знала английский, итальянский и французский почти так же, как немецкий. Она обладала исключительно твердой волей, умела постоять за себя. Но в душе она была романтиком. Ее переписка с осужденным за убийство человеком — готовый материал для падких на сенсацию дешевых журнальчиков, но в этих письмах есть и то, из чего создается мечта.
Ариана, дочь богатого промышленника Оскара Ричеля, выросла в Дюссельдорфе. Она была единственным ребенком от второго брака, но от первого брака отца у нее была сводная сестра, Магда, лет на двадцать старше. Когда Ариана была еще совсем ребенком, Магда вышла замуж за человека, поднявшегося на самый верх чудовищной государственной машины фашистской Германии, — Йозефа Пауля Геббельса. Он стал ее вторым мужем, первым был еврей бизнесмен.
По словам Арианы, ее отец не был ни нацистом, ни сторонником нацизма, и визиты Магды и Геббельса в их дом нередко кончались скандалами между Ричелем и министром пропаганды. Однажды, рассказывала она, Геббельс ушел с криком, что, если бы герр Ричель не был его тестем, его отправили бы в концлагерь. Когда в 1941 году отец умер, нацисты бойкотировали его похороны.
Ариана утверждала, что хотя и была в детстве членом гитлерюгенда, никогда не принадлежала к нацистам. Когда кончилась война, ей было всего пятнадцать лет. Ее свояк и в смерти, как и при жизни, последовал за своим вождем. На следующий день после самоубийства Гитлера и Евы Браун Геббельс, убив жену и детей, тоже покончил с собой.
После войны Ариана с матерью по-прежнему жили в Дюссельдорфе. В 1951 году она вышла замуж за Олафа Теббен-Йоханса, представителя семейства сталелитейных магнатов. В 1957 году она развелась с мужем, оставшись с четырехлетней дочерью.
В 1954 году Ариана прочитала о Сэме Шеппарде в журнале, случайно обнаруженном в приемной зубного врача. И пришла к выводу, что пресса клеймит позором Сэма Шеппарда и старается засадить его в тюрьму только потому, что он изменял жене и был к тому же богат. Это дело все время беспокоило Ариану, она постоянно думала о нем. Доктор Шеппард невиновен — в этом она была уверена. Как могут американцы допустить такую несправедливость? Обвинительный вердикт вынесен неверно, и кто-то должен исправить ошибку.
Ариану настолько захватило дело Шеппарда, что она только о нем и говорила, друзья даже стали советовать ей успокоиться и подумать о чем-нибудь другом.
Зимой 1959 года она написала Стиву Шеппарду в клинику, выразила сочувствие их семье и попросила разрешения связаться с Сэмом. Это было не первое полученное Стивом письмо, в котором женщина выражала желание переписываться с Сэмом. Иногда Стив, желая подбодрить брата, приносил ему эти письма. Но письмо Арианы показалось ему непохожим на другие. В нем был вкус, чувство собственного достоинства. По просьбе Сэма Стив написал ей ответ.
«Мне очень жаль, — писал он, — что доктор Сэм не может лично получать письма и отвечать на них, но если вы не возражаете, я с удовольствием буду передавать ему ваши письма во время свиданий. Возможно, иногда мне самому придется писать вам от его имени».
Вот так и начался этот «почтовый треугольник». Ариана отправляла Стиву письма, написанные белыми чернилами на тонкой, как пергамент, красной бумаге, а тот передавал их Сэму. Каждый раз, навещая брата, Стив записывал его ответы и набрасывал черновик. Обычно он использовал их как основу для писем Ариане. Иногда просто посылал эти записки. В 1961 году Сэма перевели в другую тюрьму, откуда он уже мог писать ей сам. Ее письма, однако, должны были по-прежнему идти через Стива — Ариане разрешили писать в тюрьму только в 1962 году.
