— Да, сэр, понимаю.
— И в чем же она? Скажите суду?
— Я буду просить, чтобы меня признали невиновным на основании невменяемости.
— Объясните своими словами, что вы имеете в виду?
— Я хочу рассказать все, что у меня внутри, всю правду, — сказал Де Сальво. — И приму любое наказание, потому что всегда, с самого начала, хотел рассказать правду…
Мы поговорили о некоторых разногласиях, возникших между ним и Эймсом Роби, и я снова вернулся к вопросу о правоспособности Де Сальво.
— Альберт, когда мы встретились в первый раз, вы перечислили некоторые проблемы юридического характера, которые хотели бы разрешить?
— Да.
— И сегодня вы ясно помните, чего хотели тогда?
— Да, сэр.
— Ваши желания как-нибудь изменились?
— Нет. Они, пожалуй, стали еще сильнее.
Значительная часть показаний Альберта касалась условий содержания в Бриджуотере. По его словам, обращение с пациентами не всегда носило там характер, соответствующий статусу медицинского учреждения. Я спросил, подвергался ли наказаниям он сам.
— Меня на месяц посадили в карцер. Это такая комната, куда вас бросают голым и держат сколько им заблагорассудится. Почему со мной такое сделали? Вызвали меня к мистеру Гохану, я и двух секунд там не пробыл, только успел сесть, как он спрашивает:
— Ты давал советы такому-то? Ну, одному нашему парню. Когда он сказал «советы», я понял, что так говорить нельзя. Этот человек мне доверился и я его выслушал. Но давать советы — это же говорить кому- то, что он должен делать… Да еще было установлено: все, на что я жаловался, правда. А мистер Гохан снова говорит:
— Я еще раз спрашиваю вас, Де Сальво, давали вы ему советы или нет?
Я ответил:
— Я вам сейчас все объясню. Этот человек мне доверился…
И тут он закричал:
— Отправьте его в карцер!
Меня вытащили из кабинета Гохана, раздели догола, обрили голову, швырнули в карцер и оставили там. Потом вдруг кто-то спохватился:
— О, Боже, зачем вы это сделали? Немедленно выпустите его оттуда.
На вопрос, жаловался ли он на условия содержания пациентов в Бриджуотере, Альберт ответил «да» и рассказал ужасную историю.
— Я нахожусь в так называемом медицинском, или I корпусе. Там был врач, доктор Росс. Как-то раз один из пациентов хлебнул краски, и мистер Гохан отправил его к доктору Аллену, чтобы тот его осмотрел и промыл желудок. Но доктора Аллена в это время не оказалось, и этим человеком занялся доктор Росс. Знаете, что он сделал? Заставил других пациентов, и меня тоже, держать того парня и принялся вливать в него какую-то гадость, а потом сунул ему в горло трубку — кровь так и брызнула. Вдруг этого несчастного как начало рвать, он даже дышать не мог. И так минут десять. Мы не стали его больше держать, потому что так нельзя. Тогда доктор Росс залез на стул и завопил:
— Где же кинокамеры? Почему не снимают меня на вершине славы? — И влил в беднягу еще целый галлон воды.
Из него во все стороны брызгала кровь, медсестра и все остальные с криком выбежали вон. Меня вырвало. Вот такие жалобы я писал.
— А что было дальше в тот раз? — спросил я. — Доктор Роби пришел?
— Нет. Когда на следующий день доктор Роби пришел на работу, я попросил разрешения прийти к нему в кабинет и все рассказал про вчерашнее. Он ответил:
— Знаю, но что я могу сделать?
Тогда я сказал:
— Но это же все видели. Они боятся, что, если пожалуются, им будет хуже. А я все равно напишу жалобу.
Тут как раз входит доктор Росс со шприцем. Говорит, что в карцере сидит один, который не будет сам есть, его надо кормить внутривенно. А я знаю, что он будет есть. Доктор Роби спрашивает:
— Ты уверен?
— Да, — говорю, — уверен.
— Ну, — говорит, — покажи.
Я пошел, принес три тарелки каши. Тот, в карцере, всю кашу съел, как будто с голоду умирал. Потом медсестра принесла ему банан. И банан он тоже съел.
Тогда доктор Роби сказал доктору Россу:
— Убирайтесь с вашим внутривенным, и чтобы до шприца больше не дотрагиваться. Я уже распорядился, чтобы вам не разрешали ничего вводить пациентам, потому что вы — это он доктору Россу — никудышный врач.
Де Сальво рассказал и о других порядках в лечебнице; потом я спросил, понимает ли он происходящее сегодня. Он сказал, что понимает. В ответ на другие вопросы он заявил, что готов предстать перед судом; что знает, на чем будет строиться его защита — ему необходима медицинская помощь.
— Где бы вы предпочли находиться — в Уолполе или в Бриджуотере? — спросил я.
— Я не хочу ни в какую тюрьму. Я хочу в больницу, чтобы меня там лечили.
— Вас беспокоит возможность оказаться осужденным?
— Да, сэр.
— Вы понимаете, что риск есть?
— Да, понимаю.
— И согласны рисковать, чтобы разобраться с этим делом?
— Да, сэр, согласен.
При перекрестном допросе Дональд Кон сослался на «некоторые признания», сделанные Альбертом Джону Боттомли, и поинтересовался, на каких условиях они были сделаны.
Судья предупредил Кона, что он переходит границы дозволенного. Тут вмешался я:
— Могу сообщить, что эта информация должна использоваться врачами, чтобы установить, является ли рассказанное этим человеком правдой или же плодом больного воображения.
— Хорошо, — согласился судья Кэхилл. — Пусть будет так.
После этого Кон спросил Де Сальво, что он имел в виду, говоря о том, что надо делать «правильно». Что для него «правильно»?
— Я считаю, правильно говорить правду…
Когда Кон закончил перекрестный допрос, был объявлен перерыв. После него я начал повторный допрос Де Сальво. Прежде всего я совершенно ясно показал, что, беседуя с представителями власти, Альберт действовал точно в соответствии с моими инструкциями.
— Следовали ли вы в течение полутора лет моим советам, кому вы должны все рассказывать, а кому — нет?
— Да, сэр. Я слушался ваших советов.
— И несмотря на ваше желание рассказать все мистеру Кону и суду, вы все же, следуя моим советам, ничего не рассказывали все последние полтора года?
— Пожалуйста, повторите вопрос еще раз.
— Пожалуйста. Вы ждете чего-нибудь, прежде чем все рассказать?
— Да, это так.
— Вы понимаете, что если все расскажете, это может оказаться для вас опасным?
— Да.
— У вас есть желание подвергать свою жизнь опасности?
— В данный момент — никакого.
