драгоценности!
Лена молнией метнулась в гостиную к шкафу, в котором видела сейф. «Лишь бы код не поменял!» – думала она. Прежний код Лена помнила – он был на редкость простым, как веник, и состоял из даты рождения Романа, выстроенной в обратном порядке. У Дворянкина плохая память на цифры, предположила она. Такая догадка ее посещала и раньше, когда она видела, как любовник, прежде чем ввести пин-код карты, подсматривал его в айфоне.
Кодовый замок поддался не сразу. Прежде чем его открыть, девушка перепробовала несколько комбинаций, меняя местами год, число и месяц рождения. Замок тихо щелкнул, Лена схватила шкатулку, открыла ее и не смогла сдержать восхищения: бриллиантовые серьги-веера, сердце из белого золота с гранатами и рубинами, брошь в виде раскинувшей свои платиновые крылья птицы, ожерелье – виноградная лоза с редкими зелеными сапфирами… От такого количества дорогих и изысканных ювелирных изделий у девушки перехватило дыхание.
– Вот жлоб! – простонала она, разозлившись на Романа за то, что он не пожелал ей подарить ничего из этих прекрасных украшений.
Сунув шкатулку в сумку, Лена зашла в спальню, где по-прежнему сладко спал Дворянкин, и достала из- под тумбочки заколку. Брезгливо держа ее двумя пальчиками, девушка положила заколку в шкафу. Скрупулезно стерла везде свои отпечатки и ушла. Отойдя от дома Дворянкина, Лена достала из сумочки когда-то полученные от Романа ключи и швырнула их в урну.
– Все! Роман с Романом закончен! Оревуар, приятель! – процитировала она прощальное слово Климушкиной и поморщилась – опять эта Тайна!
Лену Серый убивать не собирался. Он приехал на улицу Жертв Революции и занял пост около дома, где в прошлый раз остановилось такси. Девушка вскоре появилась. Как понял Серый, она там жила. Ее квартира была словно создана для квартирных краж: низкий второй этаж, водосточная труба, проходящая впритык с окнами; открытая же лоджия олицетворяла собой призыв: «Вэлком!»
Завадский не стал ломаться – приглашение принял.
– Могли бы и прибраться, раз гостей зазывают, – проворчал он, споткнувшись на лоджии о лыжу. Лоджия, через которую он проник в квартиру, поражала своей захламленностью.
Серый домушником не был, он специализировался на автомобилях. Так что он немного стушевался, обводя взором фронт работ. Осмотревшись, Серый вспомнил своего знакомого по ИТК – Жорика Магнитогорского. Тот в порядке трепа иногда делился методами своей работы. Серому его методы были до лампочки, но от скуки он слушал. И вот теперь болтовня Жорика неожиданно пригодилась.
Завадский уже обшарил все в спальне, прошелся по шкафам, но ничего не нашел – ни денег, ни драгоценностей. Куда они делись, Серый не понимал. Вдруг его тонкий слух уловил шаги на лестничной площадке, за которыми последовал звук открываемого замка.
Надо было уходить, подумал он задним умом, понимая, что рано явившуюся хозяйку придется убрать.
А ведь Завадский прав – ничего у них на него нет. Ничегошеньки! И чтобы что-нибудь найти, придется очень постараться, потому что Завадский матерый вор, осторожный и хладнокровный, – пытаться вытрясти из него информацию при помощи логических уловок невозможно: не клюнет. Так что, если он причастен к преступлению, привлечь к ответственности его, увы, не удастся.
Илья Сергеевич с грустью посмотрел на распухшее от материалов дело Дворянкина, в котором недавно появился еще один документ – протокол допроса, подписанный Завадским.
Но в этот раз следователь ошибся. Позвонил дежурный и сообщил, что к нему пришел Сергей Завадский. С повинной, добавил дежурный.
– Пиши, начальник, – сказал Серый с порога. – Климушкина ни в чем не виновата. Дворянкина убил я.
Юрка ненавидел свое имя. Нет, не то, которым он всегда представлялся, а другое, записанное в свидетельстве о его рождении. Имя Юра ему очень даже нравилось, и он мечтал, чтобы оно стало его настоящим. Казалось бы, это так просто, чтобы его назвали Юрой. Ну или Лешей, Димой, Петей – любым другим мальчишеским именем. Но бабушка пожелала назвать его как девочку. Отец сопротивлялся, мама тоже – ей нравилось имя Артем. Естественно, вышло по-бабушкиному, так как ее слово в их семье было законом: мальчика записали Юлием Бенедиктовичем Закатовым.
В семье его звали Юлей или Юленькой, Юляшкой, в лучшем случае Юликом. В младенческом возрасте мальчику было все равно, как его называют, Юля так Юля. А вот когда он чуть подрос и оказался на детской площадке, там пришло понимание, что имя у него неправильное.
– Юля! Юлечка! – позвал его чей-то незнакомый голос.
Юлик обернулся – к деревянному мухомору подошла чужая бабушка и зачем-то его звала. Через мгновение он сообразил, что зовут не его. На зов прибежала одетая в синее в белый горох платье белокурая девочка.
– Юленька! Сколько можно играть?! Нам домой пора, – сообщила бабушка, платком очищая от песка детские ладошки.
Юлик в тот момент еще не осознал всей катастрофы своего положения, но в его детскую душу уже закралось сомнение, что с именем что-то не так. Это сомнение подтвердилось, когда на следующий день на площадке он опять оказался рядом с девочкой в синем платье. Кроме нее было еще несколько малышей, самый бойкий из которых – Ванька, услышав, что у мальчика и девочки одинаковые имена, стал дразниться.
Юлик, как его учила мама, попытался воздействовать на задиру словами.
– Сам ты девчонка! – заверещал он и только раззадорил Ваню, который придумывал все новые и новые обзывалки. Тогда Юля, как учил его папа тайком от мамы, заехал обидчику в лоб пластмассовым совком.
Мамаши подняли скандал, и Юлика перестали приводить на детскую площадку, чтобы он больше никого не обидел. Они стали гулять с бабушкой в сквере, что мальчику нравилось гораздо больше – там его никто не дразнил. А осенью его отдали в детский сад, где начался кошмар.
– Я не Юля! – отчаянно сопротивлялся ребенок.
– А кто же ты? – словно издеваясь, спорили с ним воспитатели. Сила была на стороне взрослых. Победили они.
Ребятня в группе его заклеймила девчонкой, Юлик ничего не мог поделать. К пущему несчастью, он плохо рос и был субтильным. Несмотря на внешнюю хилость, Юлик обладал на редкость упрямым характером. В шесть лет его упрямство проявлялось в нежелании отзываться на свое имя. Правда, это происходило только дома, а в детском саду воспитатели на его протесты не реагировали. Мальчик начал замыкаться в себе.
Когда пришла пора идти в школу, отец настоял, чтобы в классном журнале записали сына Юрой. Не передать той радости, когда учительница впервые обратилась к нему по новому имени.
– К доске пойдет Закатов Юра! – внимательный взгляд в упор сквозь круглые очки.
Юлик не поверил, что обращаются именно к нему. Он на всякий случай оглянулся, не сидит ли где- нибудь поблизости Юра Закатов.
– Ну же, Юра, выходи, – поторопила учительница.
– Я?
– Ну а кто же? У нас в классе Закатов один.
Уже только за то, что здесь называют его Юрой, Юлик полюбил школу. Он самозабвенно готовился к урокам, чтобы чаще тянуть руку и чаще слышать свое новое имя.
Юра. К этому имени он привык и считал его своим. Разве что бабушка продолжала по-прежнему называть его Юлей. Но на то она и бабушка, ей простительно. Казалось бы, все невзгоды остались позади, но нет, появилась новая напасть. Отличник, любимец учителей Юра Закатов слишком медленно рос. На физкультуре он стоял в шеренге предпоследним, опережая лишь девочку Юлю, ту самую, с которой когда-то играл на детской площадке. В седьмом классе, когда девочки начинали заметно взрослеть и появлялись первые тайные симпатии, маленький рост для его обладателя выливался в трагедию вселенского масштаба.
