– Как можно, я же обещала!
Ворота со скрипом распахнулись, и Кира въехала во двор. Здание детского дома оказалось ветхим двухэтажным строением, больше похожим на барак. Фасад, выкрашенный краской противного желто- охристого цвета, местами облупился, с крыши свешиваются сосульки, деревянный навес и песочница под грибком выглядели так, будто вот-вот развалятся. Кира с грустью подумала о детях, живущих здесь. Они-то видят это каждый день и другой жизни вовсе не знают…
Потом они с Катей долго носили какие-то пакеты и коробки к неприметной боковой двери, за которой помещалась маленькая тесная кладовка. Полная женщина, что встретила их у ворот – она представилась Ниной Петровной, – складывала их в только ей одной известном порядке и старательно записывала все в тетрадку.
– Значит, так, – деловито объясняла Катя, – памперсы есть на пять килограммов, есть на семь и на двенадцать. Еще вот детское питание, гипоаллергенное, французское… Называется, правда, странно немного – «Бледина»! – Она хихикнула почти по-девчоночьи.
– Ишь, придумают тоже! – Нина Петровна неодобрительно покачала седой головой. – Одно слово – французы!
Когда все кульки и коробки наконец были разложены, подсчитаны и записаны, Кира изрядно умаялась. Хотелось ей только одного – поскорее добраться до дому, лечь на диван, укутав ноги пушистым пледом, и чтобы Динка примостилась рядышком…
Но неугомонной Кате все было нипочем. Оглядев плоды их трудов, она отбросила упрямый завиток, падающий на лоб, и весело объявила:
– Вот и все! Только игрушки остались!
– Может, сами отнесете? Детишки всегда гостям радуются, – предложила Нина Петровна.
– Ну хорошо… Сами так сами! – покладисто отозвалась Катя.
Кира покосилась на часы. Ничего себе, как быстро время пролетело! День уже начал клониться к вечеру, скоро начнет темнеть, и добираться до Москвы по ужасной дороге будет просто небезопасно…
– Кира, ну пожалуйста, это совсем не надолго! – попросила Катя. – Понимаю, что задерживаемся, но они каждый раз так ждут… Хочешь, отдохни пока, а я сама отнесу?
Представив себе на мгновение маленькую хрупкую Катю с двумя огромными коробками, Кира почувствовала укол совести.
– Ладно уж, вместе так вместе! – вздохнула она, смирившись со свой участью. – Так быстрее получится…
Кира шла вслед за Ниной Петровной вверх по крутой и узкой лестнице. Нести коробку было не то чтобы тяжело – мягкие игрушки ведь, не кирпичи! – но неудобно. Поднимаясь на второй этаж, она недоумевала – как только дети здесь не падают?
Дальше пришлось идти по длинному коридору, выкрашенному зеленой масляной краской. Где-то совсем рядом слышался отчаянный детский плач. Так же плакала Настя – бывало, что и ночами напролет, когда резались зубки. Приходилось часами качать ее на руках, и только так девочка затихала ненадолго…
Но к этому ребенку, похоже, никто не спешил подойти, чтобы успокоить его. На секунду показалось, что в его крике слышится какая-то безнадежность, словно крошечный человечек уже знает о том, что его бросили и он никому на свете не нужен. Никто не возьмет на руки, не покачает, не назовет солнышком… В лучшем случае – покормят из бутылочки и памперс поменяют.
А может, и нет.
– Все, пришли! Здесь у нас старшенькие.
Нина Петровна распахнула перед ними дверь.
Они оказались в просторной и светлой комнате. Воспитательница – молодая женщина, рыжая, в веснушках, одетая в легкое не по сезону цветастое ситцевое платье и шлепанцы на босу ногу – поднялась и шагнула навстречу.
– Здравствуйте! – Ее лицо, немного простоватое, с деревенским румянцем, осветилось улыбкой и стало почти прелестным. Она обернулась к детям и сказала: – К нам сегодня приехала Катерина Андреевна! Что надо сказать?
– Дра-асте! – нестройно прозвучало в ответ.
Дети – всем на вид было года по четыре – внимательно рассматривали гостей. Кира почувствовала себя немного неловко. Когда-то она видела в новостях душераздирающие сюжеты о воспитанниках детских домов и знала о том, что круглых сирот среди них почти нет. У большинства родители живы и здоровы, но слишком уж заняты собственными делами – сидят в тюрьме, беспробудно пьют, бродяжничают… Или просто бросают своих чадушек на милость доброго государства. А с такой наследственностью чего можно ожидать? Только пополнения армии преступников и прочих асоциальных элементов!
Но сейчас ей даже стало стыдно за свои мысли. Дети как дети, разве что немного худые и бледные, некоторые зачем-то острижены наголо и одеты как-то несуразно… Но разве они виноваты?
– А сейчас всем будут подарки! – объявила Катя, водружая коробку на шаткий низенький столик.
Дети бросились к игрушкам, расталкивая друг друга.
– Тише, тише, всем хватит! Всем хватит! – пыталась их урезонить воспитательница, но где там! Вот уже голубоглазая девчушка со смешными короткими косичками прижимает к груди куклу, рыжий мальчуган тащит плюшевого мишку, две девочки не могут поделить пестрого клоуна…
Только один мальчик по-прежнему тихо сидел в стороне и, кажется, не замечал происходящего. Кире даже жалко его стало. Несправедливо ведь, если ему одному ничего не достанется… Она вынула из коробки симпатичную собачку с высунутым розовым язычком и подошла к малышу.
– Вот, возьми, это тебе!
Ребенок продолжал сидеть в той же позе, словно не замечая ее. Кира присела перед ним на корточки, заглянула в лицо – да так и ахнула. Мальчик выглядел словно маленький ангел, какой-то нелепой случайностью брошенный в убогую приютскую обстановку. Даже байковая застиранная пижама казалась одеянием юного инфанта с картины средневекового художника. Бледное личико с тонкими аристократическими чертами светилось особенной, одухотворенной красотой… Пугали только глаза – отрешенные, совершенно взрослые, словно мальчик уже все на свете видел, все знает и не ждет ничего хорошего от этого мира, в котором почему-то оказался.
– Держи! Смотри, какая красивая! Ав-ав!
В огромных прозрачно-голубых глазах малыша промелькнуло выражение интереса, словно сейчас он только что заметил какую-то незнакомую тетю. Маленькая рука нерешительно потянулась к игрушке… Кира на секунду встретилась с ним взглядом – и тут же невольно отпрянула. Ее словно холодом обдало. В глазах ребенка было такое неизбывное безнадежное одиночество и пустота, что у нее даже голова закружилась. На миг она ощутила странное чувство – не то полета, не то падения в бездну, бесконечно растянутое во времени…
Кира уезжала тихая, задумчивая, находясь под впечатлением от увиденного. Нина Петровна вышла проводить их с Катей к машине.
– Спасибо вам большое, дай Бог здоровья! Приезжайте еще, да почаще! Прямо и не знаю, что бы без вас делали… Больше-то к нам почти никто и не приезжает! У Саши Стрельникова мать непутевая когда- никогда выберется, так он весь год ее ждет, да у Лены Калининой бабушка старенькая.
Кира слушала ее болтовню вполуха и думала о своем. Перед глазами стояло детское личико… Наконец уже перед тем, как сесть в машину, она решилась спросить:
– У вас тут мальчик есть, беленький такой, тихий, все молчит… Красивый очень. У него тоже кто-нибудь есть?
Нина Петровна поджала губы.
– Ванечка? Нет, он-то как раз сирота… Его мамашка малолетняя что учудила! С балкона прыгнула, да еще с дитем на руках. Ну, сама-то разбилась, конечно, а мальчик в пододеяльник угодил. Соседка снизу белье сушить повесила, он туда и упал. Хорошенький мальчишечка. Жалко его…
– Почему? Он чем-то болен? – удивилась Кира.
– Да как сказать… на голову он больной! Сами видите – говорить не умеет, с другими детьми не играет никогда, сидит как пень целыми днями. Скоро комиссия будет, и прямая ему дорога в интернат… Для таких, как он. В дурку, короче.
