– вывел он рабочее название и сразу набросал несколько строк.
Жаров выделил весь текст и удалил. Он подключил к компьютеру свою камеру и переписал файлы на жесткий диск. Сцена взятия киллера получилась хорошо. Вот этот кадр можно даже поставить в газету: лица задержанного не разобрать в темноте, так что презумпция соблюдается, зато ясно видны оперативники, которые стремятся осуществить захват преступника с помощью пустых кадок.
Место преступления… Зачем Пилипенко просил снять именно видео, ведь качественную фотографию из записи не вытащишь?
Жаров проиграл запись. Минин и Лариса идут по мосту: женщина закрыла лицо руками, алый бант мелькнул в ночи, словно траурная роза. Жаров повторил. Обычная улица, слабо освещенная фонарем, в кадре также луна, она кажется маленькой, как всегда в отображении объектива, это только человеческий глаз видит ее такой большой…
Ничего особенного, но что-то все же не так. Почему следователю понадобился именно этот ракурс? Жаров останавливал кадр, внимательно рассматривал все его углы. Его раздражало, что он на самом деле видит что-то неправильное, чего не может быть, но он никак не мог сообразить – что…
Жаров глубоко задумался, переключился в файл своей статьи, вернул написанное и снова стер. Он сидел долго, глядя в пустой экран, где вскоре появилась мультипликационная заставка и его собственное смутное лицо, отраженное в черном фоне. Жаров клевал носом над клавиатурой, и мысли в его голове так же плавно вращались, как и цветные кольца заставки.
Киллер встречает на улице учителя, который узнает его. Киллер убивает учителя, делая из его трупа дополнительную улику, призванную запутать следствие. Он возвращается в пансионат, притворяется, будто только что проснулся, затем сопровождает супругу жертвы в милицию.
Все это совершенно понятно, кроме одного: зачем киллеру переодеваться в собственную жертву? Может быть, это был способ заманить жертву, подобно тому, как охотник ставит в болоте подсадных уток?
Например, жертва находится в каком-то помещении и думает, что перед ней зеркало. В темноте плохо видно: киллер, стоя в рамке зеркала, имитирует движения жертвы, до поры притворяясь отражением…
Жаров едва осознавал, что течение его мыслей переросло в бред засыпающего сознания. Он опустил голову на руки, лежащие на клавиатуре, экран вспыхнул, но он уже не видел, что пальцы под давлением печатают бессмысленный набор символов, который в итоге превратился в бесконечную, мерцающую строку из одной буквы «у»…
Проснулся он от холода: камин в офисе был не просто так – его надо было топить. Чертыхаясь, Жаров построил в жерле домик из угольных брикетов и разжег огонь. Пилипенко обещал зайти, и Жаров молился, чтоб ничто не помешало ему: ведь очередной номер «Курьера» должен быть сверстан уже сегодня к ночи.
Газета работала по принципу полной окупаемости, беда была лишь в том, что всей прибыли, за вычетом аренды офиса и прочего, едва хватало на зарплату самого хозяина. Зарплата, в принципе, была неплохая, и Жаров привык жить на широкую ногу, но вот делить эти деньги с секретаршей и верстальщиком уже не мог. Вот почему он сам висел на телефоне и сам макетировал номер.
Жаров сел за компьютер и снова принялся набивать материал, постоянно поглядывая в окно. Увидев рядом с памятником Лесе бодро шагающего следователя, он включил кофеварку. На секунду фигура Пилипенки попала в полосу солнечного света, и его очки бросили блик прямо в глаза Жарову, будто следователь издали подмигнул ему.
Войдя, Пилипенко сразу прошел к камину.
– Зябко сегодня, – сказал он, протягивая руки к огню. – Не сладко было ему идти с Дарсана, когда он отдал плащ и шляпу бомжу.
– Так ты мне скажешь, наконец, – нетерпеливо спросил Жаров, – зачем киллеру надо было переодеваться?
Пилипенко удивленно посмотрел на него.
– Киллеру? – он оглянулся по сторонам, как бы ища кого-то. – Какому киллеру?
Увидев, что Жаров собирается еще что-то сказать, Пилипенко предостерегающе ткнул в его сторону ладонью: дескать, подожди, дай расположиться, разговор будет долгий…
Усевшись, наконец, с чашкой кофе у камина, он заговорил.
– Это было тщательно спланированное преступление, из тех, которые считают идеальными. Правда, идеальными их называют только сами преступники, конечно.
– Если бы убийца не повстречал учителя, так оно, может быть, и было, – заметил Жаров.
– Вряд ли. Чуть позже я бы сам догадался посмотреть видеозапись из магазина, но это было уже не нужным.
– Выходит, я зря старался?
– Ты вел свое расследование, а я – свое. В один прекрасный момент мы пересеклись. Не справились бы на месте, то московские товарищи, думаю, смогли бы добраться до истины.
– Расследовать заказное убийство не так-то просто.
Пилипенко удивленно воззрился на Жарова.
– Это не заказное убийство, – сказал он. – Арбалет как мафиозное оружие, нарочито безграмотная записка со стрелой – все это должно было придать преступлению форму, чтобы отвлечь от его истинного содержания. Убийство, в котором заказчик и исполнитель выступает в одном лице, трудно назвать заказным. Поэтому и киллером этого парня называть не стоит. Так, обыкновенный мокрушник…
– Кем бы он ни был, это не проясняет вопроса. Убийца, киллер он или мокрушник, не может быть сумасшедшим. Но как иначе понять этот маскарад?
– Маскарад объясняется просто, – продолжал Пилипенко. – Все это было проделано только для одного человека. С тем, чтобы получить свидетеля. Сашенька с детства знал хозяйку, знал, что она плохо видит. С расстояния трех метров ей кажется, что у людей вместо голов лимоны. Достаточно переодеться, держаться от женщины подальше, плюс еще определенная ситуация – и вот готов совсем другой человек. Ты ведь его не узнал на видеозаписи…
– Съемка велась, когда уже было темно, – смутился Жаров. – Да еще рывками: компьютер у них слабый.
– А хозяйка, вообще, всегда так и видит мир – рывками. И наш мокрушник об этом хорошо знал.
– Где же она должна была его увидеть?
– Да у себя дома! Думаешь, зачем мы сняли отпечатки пальцев? Мы искали не те отпечатки, которые там были, а просто убедились в том, что отпечатков, которые там должны были быть, на самом деле нет – ни на дверных ручках, ни на косяках – нигде.
– Отпечатков жертвы…
– Именно. Бизнесмен Слепцов никогда не был в этом доме. Я сравнил его пальцы с теми, что эксперт нашел внутри. Ни одного. Только на чемоданах, которые он нес до того момента, пока они не попали в руки другого.
– Отпечатков быть не могло, – сообразил Жаров, – потому что к тому времени Слепцов уже был убит.
– На мосту. И он никогда не входил в пансионат. Кстати, у тебя получилось видео, которое ты снял?
– Конечно.
– Скинь его мне на диск. Преступники все еще отпираются, но в этой записи содержится важная улика. Она подтверждает слова Лени Минина.
– Минина? А что такого мог сказать Минин?
– Ты не догадался? Он шел за ней по мосту. Проходя мимо места преступления, женщина закрыла лицо руками.
– Ну и что? Ведь Лариса пережила такое…
– В том-то и дело, что Лариса, как ты ее называешь, не должна была знать, в каком именно месте был
