от себя; потрогал трубы — есть и холодные, тоже неплохо. Ухо к ним приложил: вода журчит, совсем замечательно!
Когда я изложил свой план Нестерчуку, он крепко, по-боцмански расцеловал меня и тут же, не теряя времени, принялся выламывать водопроводную трубу.
Я тоже приналег.
Руки у нас уже совсем отошли, если судить по результатам. Первую медную трубу, холодную, мы отломили играючи, вместе с резьбой. Отечественную, чугунную, мы бы так быстро не осилили.
Вода потоком хлынула в нашу зацементированную коробку…
Обломок трубы мы надежно вставили в кованую ручку стальной двери, теперь к нам ни за что не войти. Путь сюда могла проложить только базука — ручное безотказное орудие. Или, на худой конец, граната. Но на это они не рискнут, если у них и есть — шуму много.
Затем под стать холодной выворотили и горячую трубу.
Тесное помещение заметно наполнялось водой… Слава богу, не только горячей. Смешиваясь, она становилась просто теплой. Не то сварились бы заживо.
Не подумайте, что мы и теперь сидели сложа руки. Наоборот, мы дали волю рукам, выламывая все новые колена труб. Водяные потоки дружно шумели, бурлили и бесновались. Вероятно, по последней западной моде в доме имелось пять ванных комнат, для себя и гостей, и в каждую из мощного подземного стояка было столько же автономных ответвлений. Именно было! Теперь все они шуровали в одну — нашу объемистую цементную «ванну».
Уровень поднялся до груди… до шеи… и вода наконец хлынула в три окна!
Верно я все же подумал про хату с краю. В этих знаменательных словах оказался намек не только на местоположение соседнего особняка, но и на главный закон западного общества: самое-пресамое важное — частная собственность! Когда шумные потоки ливанули с холмика по ухоженным лужайкам виллы внизу, когда мутная вода ударила по туфелькам нарядных дам, когда жидкая грязь хлынула с затопляемого газона на ковры гостиной, раздались такие суматошные крики, оголтелая ругань и визг, что хоть покойника выноси. Причем не одного!
Признаюсь, жаль было виллу, да что поделаешь, в конце концов раскошеливаться придется не нам, а нашему гостеприимному хозяину, главному жмурику в золотых очках, который держит дорогих гостей, к тому же иностранцев, в цементном подвале. Долг платежом красен: ему же теперь расплачиваться за убытки. Интересно, знает ли эту пословицу толстяк толмач?
Мы с жутковатым восторгом увидели, как фарфорового садового гнома бурливый ручей внес с лужайки в гостиную и плавно закружил вокруг белых кресел. Сказочная картина! Вспомнился даже мультипликационный фильм «Белоснежка и семь гномов» (производство США), хотя досконально такого эпизода там не было. То кино, а то жизнь!
Поток ревел и не унимался…
В стальную дверь стучали, барабанили, ударяли чем-то тяжелым. Самым тяжелым среди похитителей был, пожалуй, тот жизнерадостный толстяк переводчик. Я надеялся, что в дверь били именно им, держа его наперевес, как бревно, — может, поумнеет. Додуматься, чтобы спровадить русского водолаза, всю жизнь имеющего дело с водой, в подвал, где сходятся основные коммуникации и где, кстати, стоит главный вентиль, без которого нельзя перекрыть трубы, — это ему надолго запомнится.
Дверь держалась непоколебимо.
Прижавшись лицом к решеткам, низвергающим из-за наших спин потоки воды, мы, чуть не захлебываясь, смотрели, как на пригорок, оскальзываясь, карабкаются владельцы и гости виллы во главе с седым именинником. Кто-то продолжал безуспешно бить в дверь, а наш хозяин, жмурик в золотых очках, и его свита встретились с противником, идущим на приступ, лицом к лицу. И чуть не схватились в рукопашную. Да, товарищи, не устану повторять: собственность у них — самое больное место. Тем паче дело шло не о каких-то пустяках вроде подмоченных туфель и испорченном празднике — о затопленной вилле!
Чтоб поскорее попасть на волю, мы подыграли толпе, свирепо галдящей у окон. Вопили, строили рожи и погружались с головой в воду! Что подумали соседи — неизвестно. Во всяком случае, похитители не стали выдавать им свою тайну. Скорее всего, в глазах чужаков мы выглядели дружками хозяина, жертвами случайной аварии. Обе компании орали наперебой так, что прорывались лишь отдельные выкрики: «убытки!., несчастный случай!., суд..! ломать!., спасать!., перекрыть воду!»
Наш ошалевший хозяин наконец-то стал истерически распоряжаться. В руках насквозь вымокших сатрапов появились кирки и ломы. Решетки были выломаны не сразу — мы с боцманом еще побарахтались в подвале. И вот — нас потащили на волю. Меня тянули за руки одновременно сосед-именинник и тот прыщавец, на сей раз без револьвера, не та обстановка. И если сосед и впрямь помогал, то прыщавец явно хотел вновь захватить без лишнего шума. Вернее, под шумок. Он так и не выпустил моей руки, когда я очутился снаружи, и все тащил куда-то за дом. Но одно — захватить врасплох, как удалось в Гамбурге, а другое — теперь. Я вывернулся и резво швырнул его на кого-то из гостей виллы. Сметая своих и чужих, они покатились под откос.
На меня тут же, показушно восклицая что-то про медицинскую помощь, бросился было толстяк переводчик (жив, курилка!), но, столкнувшись с моим взглядом, на ходу передумал и кинулся к боцману. Решил, с пожилым легче сладить, а мной пусть занимаются дураки. Я подставил ногу, толмач с размаху закопался по уши прямо в грязь, сбив по пути именинника. Тот взревел и вцепился в него!..
Тем временем главный жмурик ласточкой нырнул в окно своего подвала. На подвиг его сподобило неистовое желание перекрыть основной вентиль. Он стремился хоть как-то уменьшить число нолей в той сумме, которую предстояло уплатить за ущерб соседям. Никого, кроме себя, внутрь бушующего подвала он послать не мог — снаружи бурлила другая стихия. Всеобщая драка!.. Кто-то возопил, естественно, по- немецки: «Наших бьют!» — и разгорелось совсем уж форменное побоище. Звучные удары и смачные плюхи сыпались налево и направо. Когда в схватку вмешались подвыпившие дамы с криком: «Форвертс!» (Вперед!) — причем одна из них охаживала прыщавца нейлоновой метлой на длинной ручке, — я окончательно понял: пора сматывать удочки.
Уворачиваясь от нападающих, я разыскивал вдруг куда-то пропавшего боцмана. И нате вам, опять вылезает он из подвала, словно там что-то забыл. А вслед за ним еще в большей, чем прежде, панике выбирается главный жмурик — его будто выпирает наружу внезапно усилившейся волной!
Какая-то дебелая тетка, размахивая раскисшей туфелькой сорок четвертого размера, ринулась в нашу сторону — и это мгновенно прибавило нам с боцманом прыти.
Мы уносились прочь, а на пригорке и внизу, у виллы, продолжала неистово кипеть схватка. Мы были уже довольно далеко, как донесся вой полицейской сирены. Видать, рукопашная разгулялась на всю немецкую ивановскую!
Нестерчук внезапно стал хохотать и никак не мог остановиться.
— Ты что? — испугался я, опасаясь, что похищение и пребывание в воде самым печальным образом повлияли на боцмана.
— Я им на прощание… — еле вымолвил он, — еще и эту… самую-самую трубу вывернул…
Да-а. Вдали продолжала звучать сирена машины. Может, то и не полиция выла, а оперативно приехавшие ассенизаторы — по-немецки, золотари — по-русски.
В общем, мы ни о чем не жалели. Но, как я и предполагал, когда нас похищали, топать теперь пришлось неизвестно куда и незнамо сколько — хоть в этом я не обманулся. Тут и дождик пошел. Врут, что в Германии грязи нет. Так и чавкает под ногами…
Наконец дождь перестал. В какой-то дубраве мы туго выжали одежду, затем двинулись дальше, и, к счастью, выбрались на автобан. Мы снова помчались, теперь уже знали куда. В сторону зарева большого города на горизонте. Бежали так быстро, что одежда прямо на нас высохла. Неслись, как угорелые, не потому, что боялись погони. Она была невозможна. Беспокоились за своих, которые, вероятно, тоже волнуются. По пути удачно поймали такси и прикатили в порт — повезло! — даже чуть раньше, чем вернулась наша группа. Оказалось, после похищения прошло всего пять с половиной часов.
Мы решили ничего не говорить капитану. Зачем хорошего человека волновать? Шум поднимать нет смысла, мы теперь в расчете. Да и сама история выглядела бы не очень правдоподобной. Заставь, мы не смогли бы найти тот дом — хоть убей. Тем более утром «Богатырь» отчаливал. Утешались, что и голубчикам
