Оказывается, пришлось ломать дверь, чтобы прорваться к нам в каюту. Ну и видик, наверное, был у нас, когда мы спали возле лежащей на полу пустой посудины.
Тут же списали бы, голубчиков, на берег, да берег далеко.
Сам академик Сикоморский снимал с нас «стружку».
— Вы не водолаз! — Намек на меня. — А уж от вас-то я такого никак не ожидал! — Это он Виту. — Ваша научная карьера так хорошо начиналась…
Мне пришлось вступиться за него. Я свободно могу продолжить свою карьеру в Южном порту столицы, а Виту где найти новую аспирантуру? Рассказал все начистоту и выдал себя зачинщиком, что и было на самом деле.
— Напраздновались до чертиков, — переживал академик. — Плетет тут несусветное.
— Вот именно! — осенило меня.
Я сбегал в каюту и мигом вернулся со злополучной бутылкой.
— Хоть капелька да осталась, попробуйте сами.
— Вон отсюда! — загремел Сикоморский.
— Тогда ты лизни, — приказал я Виту и, что называется, выдавил ему последнюю капельку из бутылки на палец.
Вит робко слизнул ее.
Крошечный, меньше фильтра от сигареты, огненный смешливый коротышка соскользнул с макушки аспиранта и, все более уменьшаясь, зыбко исчез в дырочке пуговицы его рубашки…
Мы долго молчали втроем.
— Никому об этом не рассказывайте, — пробормотал академик, когда к нему вернулся дар речи. — Все равно никто не поверит…
Вот такие случаются истории за экватором в далеких южных морях. Мне и сейчас кажется, что ничего этого не было. И Виту — также. Но что прикажете делать с академиком Сикоморским?
Он же видел. Видел… Сам!
МЕСТЬ
Раньше я был неисправимым волокитой. Увижу интересную девушку — сразу пристану. Ничего меня не останавливало — я сильный человек, разве что подковы не ломаю! — на танцах ухажеров нахально плечом отодвигал, чтоб даму пригласить. Остерегались меня парни.
Но после одного случая, не поверите, сдерживаюсь. Рефлекс культуры появился. Вдруг мало ли что случится…
В то лето судно «Богатырь» временно ошвартовалось в порту города Сочи. Несмотря на жару, весь модный — в новом австралийском кожаном пиджаке и канадских шнуровых ботинках, сошел я на берег.
Погулял по городу. Стемнело… Огни витрин и реклам остались где-то позади.
Хотел было повернуть обратно, но увидел за служебным домиком на конечной остановке троллейбуса холм — наверх вела длинная деревянная лестница к какой-то белой низкой стене, откуда доносилась музыка.
«Танцплощадка», — определил я. И полез на холм по этой бесконечной скрипучей лестнице. Лез и морщился: очень жали новые ботинки. Да и жарко в них, зато ни у кого таких нет! Молодой еще был, глупый.
Строение, куда я стремился, оказалось, увы, летним кинотеатром. Афиша приглашала на старый фильм.
Ладно, решил посмотреть картину. Там, в зале, можно хоть незаметно ботинки снять и пальцы размять.
Билеты продавала симпатичная девушка лет двадцати, она так и стреляла подведенными глазками.
— Дети до шестнадцати лет не допускаются, — сказала она.
— А если по блату? — ухажеристо подмигнул я.
— Ой вы какой! — захихикала она.
— Какой? — браво развернул я плечи.
— Прыткий, — погрозила она пальчиком.
Ну, и пошло, и поехало… После фильма я провожал Галочку домой. Она снимала «комнату» — деревянный сарай, с оконцем под крышей, — возле верхней площадки той самой длинной лестницы на холме. С ходу напросился на чай.
— Только ненадолго. У меня жених строгий, — и она впустила меня в сарай, закрыв за мной дверь на крючок.
Знал бы я, к чему это приведет, сразу бы дунул прочь кубарем по лестнице.
В сарае было уютненько. Стены обшиты сухой штукатуркой, крашеный пол, мебелишка, большая кровать.
— Просторно у вас, — говорю. — Знаете, как нам тесно в наших каютках! Жарко, правда? Можно пиджак снять?
Галочка не возражала. Я повесил пиджак на спинку стула. И тут обратил внимание на гладкий обструганный шест, метров трех длиной, чуть потоньше кисти руки.
— Удочка на акул? — Я и тогда был остроумным.
— Вы скажете… — залилась смехом Галочка. — Завтра жених из плавания вернется и телеантенну на шесте установит.
Упоминание о женихе я всерьез не принял. Наверняка присочинила.
Затем я, помявшись, попросил разрешения снять свои тесные канадские ботинки.
— Пожалуйста, — улыбнулась она. — Я вам тапочки дам.
Только снял ботинки и надел тапочки, как с улицы донесся скрип лестничных ступенек под грузными шагами.
— Скорей переобувайтесь! Это жених раньше срока вернулся!
Я поспешно обувался, а тревожный скрип ступенек становился громче. Едва успел зашнуровать один ботинок, к нам мощно постучали.
Завороженно смотрел я на стальной крючок, который, выпрямляясь, выполз из гнезда, — дверь распахнулась. В ее проеме возникли ножищи, а выше — медная пряжка с якорем на ремне! Весь человек в двери не вмещался. Подняв вслед за Галочкой голову, я увидал в оконце под сводом крыши широкое разгневанное лицо.
Мы, испуганно онемев, смотрели на него. Я машинально завязывал шнурки второго ботинка.
— Ой, Владик… — прошептала девушка.
— Угу, — буркнул жених. Лицо его в оконце исчезло, и он, пригнувшись по пояс, шагнул в сарай.
Все дальнейшее происходило в полном молчании.
Взгляд Владика упал на жердь для телеантенны. Он схватил эту трехметровую палку. Я встал и зажмурился, прощаясь с жизнью. Сопротивляться такому «шкафу» было просто немыслимо!
Осторожно приоткрыл глаз…
Владик, ни слова худого не говоря, снял со стула мой кожаный пиджак, продел сквозь оба рукава жердь. Потом и меня самого засунул в него, так что в локтях затрещало. А пиджак любезно застегнул на мне на все пуговицы.
Я безмолвно стоял с растопыренными руками: концы жерди далеко торчали из рукавов в разные стороны, словно крылья.
Затем жених достал из комода черные перчатки, надел их на концы жерди и даже примотал веревочкой, чтоб не соскакивали. Взяв жердь за перчатку, Владик боком, бережно вывел меня из сарая наружу — на верхнюю площадку лестницы. Повернул к себе спиной и дал такого пинка, что я подумал: сейчас попаду на луну.
Мне казалось: я лечу! На самом деле мои ноги почти невесомо, с необыкновенной быстротой,
