висит: вы, мол, покидаете такой-то сектор и въезжаете в сектор такой-то, приготовьте документы! Сплошная геометрия. Ну, так уж история распорядилась.
Не подумайте только, что Стена тянется по Берлину непрерывно, сплошняком. Кое-где так оно и есть, петляет себе и петляет. А в Потсдаме нас возили в замок Цицилианхоф, где подписано Потсдамское Соглашение, — по середине большого озера идет металлическая сетка, и пограничники носятся на быстрых катерах. В другом же месте я видел такую умопомрачительную картину: со стороны улицы между глухими торцами двух высоких домов — колючая проволока, за ней — бетонная дорожка, и снова — проволока, а дальше — река Шпрея, тоже с сеткой посредине. Расстояние между торцами тех домов, по-немецки брандмауэрами, — метров семьдесят. Так вот, по той короткой бетонной дорожке, в коридоре из колючей проволоки, ездят на мотоцикле двое пограничников: один за рулем, другой на заднем сиденье с автоматом. Медленно подъедут к одному дому и поворачивают назад, к другому. И так все время на полном серьезе катаются, пока их не сменят.
Есть и такие улицы, где дома восточного Берлина стоят на границе с западным. Входишь в дом из одного города, а окна глядят на другой — там, на той стороне улочки, уже Западный Берлин. Нам рассказывали, что бывали такие отсталые граждане, которые приходили в эти дома в гости, а затем выпрыгивали из окон на ту сторону, где уже стояли западные родственники с натянутым одеялом. Вероятно, они предварительно созванивались между собой и говорили намеками, чтоб не подслушали. Или сообщали какому-нибудь западногерманскому туристу открытым текстом: пусть, дескать, бабушка с дедушкой приходят тогда-то и туда-то, не забыв прихватить с собой дюжих племянников и одеяло покрепче, желательно и пошире, — не промахнешься. Прыгать можно было только с четвертого этажа, потому что первые три были выселены, а окна заколочены. Затем, правда, и все верхние этажи выселили, когда жилищный голод в столице поутих. А потом и подчистую такие дома снесли, даже известнейшую гостиницу «Андлон», где когда-то останавливался Есенин. Ему вообще с гостиницами, я смотрю, не везет: в Ленинграде тоже «Англетер» снесли. Любопытно, что и та и эта начинаются с «Ан». К чему бы?..
Не подумайте, что я зациклился на Берлинской Стене. Если б ее тогда не было, то не было бы и моего рассказа. Вся суть именно в ней. Из-за той Стены меня могли и к стенке поставить. Ну, не поставить — а вот пулю на лету словить мог.
Однако немцы любят порядок, потому и мы с вами, пока у них, так сказать, в гостях, будем придерживаться порядка хотя бы в изложении событий. (Я уже упоминал, что Ураганов подчас бывал велеречивым.) Вы же меня знаете, не люблю я ходить на привязи. Когда нам дали свободное время и по пятьдесят марок — по-нашему, рублей шестнадцать, — мы с боцманом Нестерчуком откололись от всех и пошли гулять на пару, хотя, как обычно, предупреждали, что лучше ходить втроем: вдруг двое под машину попадут, тогда третий может сообщить в посольство — нам и телефон дали, звонить туда можно круглосуточно. И лучше всего, мол, вернуться в гостиницу загодя — в 23.00 будет перекличка, ее проведет замполит по внутреннему телефону. И в том и в другом случае, решил я, можно в городе тормознуться. Пока он 50 человек до меня прозвонит, минимум час уйдет — по алфавиту последний.
В конце концов я и боцмана покинул, он в каждый магазин сворачивал, прицениваясь, как бы свои «шестнадцать рублей» превратить хотя бы в сто, по нашенским ценам. Пусть сам в посольство звонит, если под машину попадет!
Разговорившись с одним нашим офицером — он вел семью в зоопарк, — я узнал, что самый старый, наиболее уцелевший район Берлина — это Панков. Туда и «эсбан» ходит, городская железная дорога, своего рода и «надземка» и метро.
Я и поехал. Чего мне на крупнопанельники глазеть. В моем Матвеевском, в Москве, они не хуже. Разве что стыки между панелями шире. Да у нас все больше!
Могут законно спросить: резко ли отличалось ГДР от ФРГ. Отвечу: в Гамбурге я домов из панелей не видел, а отличие в том, что в ФРГ современные дома — современней, а в ГДР старые дома — старей. Конечно, в Западной Германии и модных шмоток, и всякой электроники куда как больше, но за них-то там надо платить настоящей валютой, в то время как здесь можно расплачиваться неконвертируемой — улавливаете разницу! А так и там и тут — немцы, никакого отличия, даже язык одинаковый. Ну, машины, понятно, другие: «мерседес» с «трабантом» не спутаешь. Если же глобально смотреть, то гэдээровцы социально лучше защищены. Совсем, как у нас. Тверже глядели в будущее.
Впрочем, все это было до известных событий. Не мне судить, что они приобрели и что потеряли. Сами разберутся. Лично я считаю, от Запада надо брать только хорошее: их вещи, например. А от социализма — наш совершенно свободный труд. Что хотим, то и делаем!
Но что мне особенно понравилось в ГДР — это их замечательное и дешевое пиво. Всякие «гастштете», «бирштубе», «бирхалле» буквально на каждом углу. Никаких очередей, везде найдешь свободные чистенькие столики с клеенками в красную или синюю клетку. Обслуживание мгновенное, можешь и шнапса пару рюмочек опрокинуть. «Гросс», по-ихнему, большая, пол-литровая кружка пива стоит одну марку — то есть тридцать копеек. А бокал, «кляйне», соответственно, полмарки.
К чему я об этом? Все мы любим пиво и странно, если бы я пропустил такое живое дело.
Приехав в Панков уже вечером и побродив среди небольших кирх и серых двух-, четырехэтажных домов с высокими черепичными крышами, я надумал пешком возвратиться в гостиницу. Заблудиться было трудно — вдали в свете прожекторов сияла телебашня на Александер-плац. Я прикинул, что туда никак не более трех часов ходу, даже если заглядывать по пути на минутку в полюбившееся мне «гастштете». Не во все подряд, конечно. Иначе бы моих марок не хватило. И брать в каждой, решил, только по «кляйне» — не больше. И увижу много, время славно проведу, и на перекличку не опоздаю.
В путь! По началу все пошло, как задумано. Осушил для старта «кляйне» в ближайшей пивной, стряхнул пену с губ, вышел, свернул за угол — Стена. Та самая, Берлинская. С грозными надписями. По верху лампы горят. Пришлось обходить…
Хоть и говорят, что берлинские улицы, как и питерские, строго под прямым углом спроектированы, очевидно, Панков — действительно самый старый район. То на месте кружишь, то в какой-то тупик попадаешь, то опять на злополучную Стену выходишь. Ко мне уже и часовые вроде бы присматриваться стали. Может, им другие по телефону мои приметы передавали, как эстафету?..
Ошибаясь в намеченном пути, я не ошибался только в гостеприимных пивных, выходя на них прямо- таки с полуоборота. Да и не мудрено, что я плутал. Телебашню можно увидеть только с открытого пространства, с какой-нибудь площади, а в узких улочках здания закрывали горизонт, да еще, если все время сворачиваешь то туда, то сюда, — и подавно потеряешь всякую ориентацию. Когда я в четвертый или в пятый раз вновь вышел на Берлинскую Стену, невольно подумал: «А может, пиво подействовало? Надо же, дороги не найду!» Да нет, если сложить пять моих «кляйне», то получится две с половиной нормальные кружки — «гросс». Это далеко не та доза, после которой люди сбиваются с правильного пути.
Я стоял в раздумье на углу улочки, напротив Стены на другой стороне, прикуривая и делая вид, что не замечаю, как сверлит меня взглядом бдительный часовой. И тут лампы на Стене вдруг разом погасли, из подворотни метнулась к ней какая-то расплывчатая фигура, послушались стук, будто били молотком по зубилу, отрывистое «Хальт!» часового, выстрел в воздух, затем сверкнул новый выстрел вдоль стены, и раздался топот ног — прямо ко мне. Ну, думаю, неизвестный со всех ног мчит сюда, а за ним — пограничники. Либо в суматохе подстрелят, либо потом не отбрешешься. Кто, что, зачем?! Все-таки заграница. И советское подданство не выручит. Мало ли что ты «наш», «наши» тоже за кордон мотают, любо-дорого.
Я дунул прочь. Сработал инстинкт! Бросался во дворы, перелезал через ограды, снова несся — топот позади не стихал. Когда я уже выдохся и собирался сдаться, впереди во дворе вдруг увидел освещенный одинокой лампой овальный вход с металлической короткой лестничкой. «Туалет!» — мелькнула спасительная мысль. Поднажал из последних сил, с налету распахнул звонкую дверь, машинально отметив, что на ней не было букв — ни «H» ни «F» (Herren» — мужской, «Frauen» — женский), и… сознание провалилось в темноту.
Очнулся я, наверное, быстро, потому что мой преследователь — очевидно, это и был он — высился надо мной, все еще тяжело дыша и сжимая в руках молоток и зубило, — как видите, я не ошибся, когда услышал стук у Стены. По-видимому, он вовсе и не преследовал меня, а тоже спасался бегством. Кто же виноват, что наши пути совпали! Странно не это. У рослого незнакомца, одетого в ничем не примечательный комбинезон, было… три глаза. Мы находились в глухом металлическом отсеке, как бы в прихожей, с рядами
