нынешней поры. Вернее, до того времени, пока туда не явился я со своим дядей. Не только в маленьких городках встречаются, так сказать, незаселенные промежутки между могилами на погостах. Таких участков и на самых известных московских кладбищах полно. Их, как правило, держат для начальства разного ранга.
Короче, зачем, для чего и для кого был закопан клад, почему две записки писали явно два человека — не знаю и не хочу знать! А как попала записка в ту книгу — и подавно!
Дядя Вова в сердцах сказал: этими деньгами, мол, только кухни оклеивать. Что через неделю и сделал. Вышло красиво. Не кухня — картинка!.. Знакомые наперебой спрашивали, где такие оригинальные обои достал. Дядя Вова, не моргнув глазом, отвечал, что импортные, немецкие.
— С того света, — и неопределенно показывал рукой.
— А-а, — сразу догадывались гости, — из Москвы. Племяш проездом купил?..
Обои обоями, а ценности в том ящике все-таки были.
И какие!
Те страницы, в которые были завернуты пачки марок, дядя Вова, естественно, хотел выбросить. Но я вдруг ими заинтересовался. Собрал и разложил по нумерации и по смыслу, потому что здесь оказалось целых три прижизненных издания — ни страницы не пропало — Александра Сергеевича Пушкина! Откуда знаю, что прижизненных?.. Вас что, в школе не учили? В каком году Пушкин погиб — в 1836-м. Тогда помалкивайте, эти книжки были изданы еще раньше. Судите сами: «Кавказский пленник», Санктпетербург, 1822»; «Бахчисарайский фонтан», Москва, 1824»; «Евгений Онегин» (первая глава), Санктпетербург, 1825».
Хозяин клада их разброшюровал — видать, брал первые попавшиеся под руку, — чтобы обернуть деньги. Немец — что с него взять! Как говорил поэт: «Не мог понять он нашей славы… на что он руку поднимал», — мы еще в школе наизусть учили.
Дома, в Курске, я отдал эти страницы красиво переплести, потом повез книги в Москву и предложил в букинистический. Так там переполох поднялся! Мало того что прижизненными — те книги оказались самыми первыми изданиями! Вот этого я уж точно не знал.
Получил я за них очень прилично. Меня еще и заверили, что они прямым ходом в «Ленинку» пойдут.
Согласно уговору с дядей Вовой о дележе клада, я оставил себе только треть — на сей раз настоящих, ходовых купюр, — а другие две трети отослал ему.
Он мне сколько-то там обратно переслал, подчеркнув, что те обои на его кухне тоже денег стоят. «Так и быть а ты не верил что клад», — написал он в письме.
Это я не верил?!
РЕССУ, ТАССУ!
— Вот говорят — Финляндия!.. — сказал Ураганов. — Не секрет, что в ней свыше 60 000 озер. Причем больших, средних и малых. Видели у меня дома картину? — неожиданно спросил он. — Ну, такой спокойный пейзаж — лес, озеро, причал на бочках, рыболов с удочкой и собакой?
— А ты нас домой приглашал? — хмыкнул толстяк Федор.
— Разве нет! — озадачился Валерий. — Тогда пока так поверьте. С той картиной связана любопытная история. Не знаю, что и думать… Картину дед еще с финской войны привез. Единственный трофей, не считая контрабандного осколка под плечом. Он нам ее на десятую годовщину свадьбы подарил. Сказал, для мирного настроения в семье. Сначала та картина у нас на кухне висела, в углу, а теперь — в большой комнате, на самом видном месте. Почему? Терпение…
Однажды мне с моей Ирой пофартило съездить в Финляндию по приглашению. Нам его — на целый месяц! — прислал финский капитан сухогруза — бородатый Матти, я с ним как-то в хельсинском порту познакомился. Ну, мы с Ирой не сразу собрались. Надо было пристроить детей у тещи, дождаться ее отпуска. Другие неотложные дела-делишки…
Тронулись в путь лишь осенью 89-го, когда на частные поездки вместо трехсот рублей стали менять только двести. И то повезло. Вернулись, а уже новое правило: за ту же сумму финских марок сдирают две тысячи рублей! В десять раз валюта подорожала! Кто-кто, а государство гребет деньги лопатой. Вовремя мы съездили в Суоми. Теперь отъездились… Сами подумайте, за сто марок надо выложить сто пятьдесят три рубля! Во сколько ж тебе там все влетать будет? Несчастный билетик в городском автобусе — десять марок, значит, пятнадцать рублей. Чашка кофе — пять марок, считай семь с полтиной. А вдвоем по салату и по несчастной пицце в любой забегаловке съесть — минимум сотню марок отвали, то есть полторы сотни рубликов. Наши специально такой обменный курс ввели, чтоб поменьше ездили и не сравнивали жизнь у них и у нас. Финнам-то что, средняя зарплата — семь-восемь тысяч марок. Я тоже не прочь пятерку за чашку кофе отстегнуть, если получать тысяч восемь в месяц. Ну, Бог с ними!..
Главное, съездили. Ехали шикарно, в «СВ», просто других билетов не сумел достать. Я первый раз пересекал границу сухопутным путем, всегда — только морским, поэтому кое-что мне было в новинку. Вроде бы одна и та же земля — впрочем, когда-то и там и тут финская, — но по нашу сторону — бурьян, а по их — подстриженный газон. В ресторане на заграничной станции пиво продают: хочешь, бутылочное, хочешь, баночное. Для меня так называемая «проблема пива» — всегда показатель цивилизации.
Меня все спрашивают, как там у них с сухим законом. По-моему, это у нас был сухой закон, а не у них. Тогда в Союзе спиртные напитки продавали с двух часов дня, а в Финляндии — в специализированных магазинах «Алко» — с десяти утра. Ну, а пиво можно купить в любом продуктовом в любое время. В городе Куовала, где нам надо было сделать пересадку на Куопио, я взял в «Алко» проспект с перечислением разных водок, вин и марок пива. Названий тех водок и вин я потом скуки ради, уже в местном поезде, насчитал около ста, а пива — почти семьдесят. Каких только стран не было! Так что «сухой закон» в Финляндии заключается лишь в одном — цены гораздо выше, чем в других странах. И тем не менее за всю среднемесячную зарплату можно купить бутылок семьдесят самой дорогой водки. Попробуй у нас!.. Правда, за ту же всю зарплату можно приобрести и три-четыре новеньких японских видеомагнитофона или два-два с половиной подержанных автомобиля «Лада».
На этом про цены хватит, не мужская тема. Мы ехали не покупать, а отдыхать. Я во всяком случае точно. У моей-то москвички Иры, впервые попавшей в капстрану, — она нигде не бывала, кроме Болгарии, — глаза-то, конечно, разгорелись. Хотя на наши общие 2700 марок не очень разгуляешься, разве что с ходу старую «Ладу» купить — и сразу домой. А на бензин занять у капитана Матти.
Наш капитан встретил нас на вокзале в Куопио — втором по величине финском городе, расположенном на берегу озера Каллавеси. Тысяч семьдесят жителей. А в Хельсинки — миллион, одна пятая населения всей страны. Это как если б в Москве жило целых шестьдесят миллионов человек. Попробуй рассели и накорми такую ораву!..
На темно-голубом, почти черном, «рено» Матти повез нас в далекую деревушку с трудным названием. Он жил там среди дикой природы у большого озера, протянувшегося километров на тридцать, а шириной где пять — где шесть километров. Оно соединяется каналами с другими озерами и оттуда можно доплыть до самого Куопио. Раньше у Матти была квартира в Хельсинки, но потом потянуло прочь из суетливой столицы, и он — не помню — то ли купил, то ли построил дом на природе, у чистой воды в еловом лесу.
По дороге мы с ним болтали на английском, и время от времени я переводил жене примерно так:
— Я счастлив от нашей встречи! Я рад видеть вас! Как хорошо, что я в отпуске! Вы молодцы, что заранее позвонили из Москвы! Я вас заждался! Жена сейчас тоже в отпуске, она уехала к сестре в Штаты! Вы сами немножко виноваты, что она вас не дождалась!.. Вам у нас понравится! У меня моторная лодка! Собака! Два дома, один — летний! Мои сын и дочь учатся в Хельсинки, они студенты, они живут там в общежитии! — И вновь: — Я очень рад видеть вас!
Каюсь, добрые три четверти восклицаний я прибавлял в переводе от себя. Все-таки Матти был финном, а не итальянцем.
А моя жена смущенно бормотала в ответ:
