озеро, лес, валуны, но вот причала, человека с удочкой и собакой на нем — раньше не было! И не только этого!
Кто ж знал, что озеро окажется именно тем, где мы были. Что причал — тот, где мы не раз стояли. Что бородатый человек с удочкой — вылитый Матти. Что пес — это… Сказать вам его имя?
А дом на заднем плане? Флагшток? Лапландский сруб? Домик — конура? Жаль только, буковки на ней нельзя прочитать, даже с лупой. А Рессу-то!.. На картине он протягивает лапу, словно по команде: «Рессу, тассу!»
… Как и заведено у нас с письмами из-за границы, поздравление от Матти пришло с опозданием на месяц. Плохо работает финская почта. В нем была приписка: «Ну, как? Я пожелал в 12 ночи! Но ничего конкретного. Пусть, мол, будет для вас просто сюрприз».
И все.
Мы потом видели дома у Валерия ту картину. Она почти в точности совпадала с цветным снимком, который он недавно сделал с отснятой в Финляндии пленки. Один и тот же ракурс.
Фотография нас совсем доконала.
— А может, ты кого-то попросил с фото нарисовать картину? — сомневался толстяк Федор.
— Ага, — кивнул кучерявый детина Глеб.
— Вы что, не можете старую картину от нового снимка отличить? — обиделась Ира — жена Валерия.
Действительно. Против фактов не пойдешь.
— Когда я смотрю на картину, мне почему-то слышится отдаленный перезвон тех международных колоколов — с той далекой бензоколонки… — сказал Ураганов.
ТРЕПАЧ НЕСУСВЕТНЫЙ
Ах, Ялта, Ялта… Живая и грустная. В Ялте почему-то всегда грустно, как бы весело тебе не было. И ведь у каждого города есть свое главное настроение: Москва и Берлин — деловые, Одесса и Рим — веселые, Питер и Гамбург — тоскливые, а Ялта и Венеция — грустные…
Чудный Ялта город. Чудный и чудной. В нем я, помните, пережил одно из своих самых незабываемых приключений, когда сподобился побывать в облике «рукастого человека». А вот, пожалуйста, другая необычная быль.
«Богатырь» стоял в ялтинском порту. Я на берег не пошел вместе с другими, уже и стемнело, чего там толкаться на шумной набережной, где народу, как семечек в мешке.
Облокотясь на предварительно проверенный поручень, я стоял у борта на нижней палубе, покуривал и стряхивал пепел в большое ведро с песком.
— У вас тут пиво чешское есть? — внезапно раздался за спиной чей-то быстрый мужской голос.
Я резко обернулся. Что за шуточки!
Передо мной стоял незнакомый высокий худой человек лет двадцати семи заурядного курортного обличия, в линялых джинсах и кроссовках. Как он проник на корабль? Наверное, вахтенный зазевался. Но вид у незнакомца был мирный, трезвый, лицо открытое, улыбка добрая, и я не стал сразу его прогонять. Не на боцмана Нестерчука он нарвался. Тот бы показал ему пиво, тем более чешское.
Вероятно, и у меня был вполне миролюбивый вид, он проникся ко мне доверием.
— Я здесь в санатории отдыхаю, — показал он куда-то в сторону Нижней Ореанды. — Мы там заспорили, ну и я проспорил. А парни сказали: слетай-ка, если ты такой умный, в порт за чешским пивом. Тут на любом лайнере, говорят, можно в барах достать. Но лишь своим пассажирам продают, — он доверчиво глядел на меня, — и не на валюту.
— Я не пассажир. Да и какой же это лайнер? Не можешь научно-исследовательское судно отличить?
— Значит, ошибся, — смутился он, — я на музыку летел.
У нас и правда в радиорубке громко наяривал джаз. Профессиональный радист Николай по духу из тех ребят, что любят слушать музыку вместе с улицей.
— Со всех ног? — уточнил я.
— Что?..
— Со всех ног, говорю, летел? — Наш возраст предлагал общение только на «ты».
— Да уж не крыльев, — засмеялся он. — Сказанул! Нет, приятный мужик. Мне нравятся те, до кого мой тонкий юмор доходит.
— Устал, спешил очень… Можно я тут немного постою?
— Присаживайся, в ногах правды нет, — откинул я бортовую скамейку.
— В головах — тоже нет. Я усмехнулся.
— Куришь? — И сел рядом.
— Бросил. Дыхание сбивает, — неопределенно ответил он.
— И у меня. Я теперь себя на голодном пайке держу — не больше пяти сигарет в день.
— А ты почему? — спросил он.
Чудак. Я ведь тоже не знал, почему ему куренье мешает.
— Водолаз.
— А я учитель пения.
— В школе? Он кивнул:
— В поселке городского типа — в Березовке. Гродненская область. У нас знаменитый стекольный завод «Неман»! Неужели не слышал? — заволновался он. — Анатолий, — спохватившись, протянул он руку.
— Валерий, — пожал я. — Про завод слышал.
— Вот! — обрадовался он. — У меня там жена работает. Тоже поет.
— А я в школе всегда с пения сбегал.
— У меня бы не сбежал. Такой хор!.. Я и сам пою.
— Теперь понятно, отчего ты курить бросил.
— Да вообще-то не потому… — он замялся. — Ну, пусть… Я еще никому свою тайну не раскрывал, даже своей малой.
— Кому?
— Маленькой дочке. Малая, по-нашему по-белорусски. А у меня от нее, поверь, никаких секретов нет.
— Верю. Не дылда напудренная, не разболтает. У самого дочка растет, есть пока с кем посоветоваться, — признался я.
Это еще больше расположило его ко мне.
— Не знаю, с чего начать…
Я не стал советовать, что — с начала. Кто знает, где оно и в чем. Сам разберется. Бывает, все самое важное начинается не с поступка, а, допустим, с погоды. Дунул ветер, сорвал с тебя кепку, ты погнался за ней и нечаянно сбил в канаву свою будущую жену, мать твоих будущих детей. Или того хлеще — с разбегу повалил усатого начальника областного УВД где-нибудь в Грузии. Со мной это было, в другой раз расскажу.
— Начну с Артека, — неожиданно сказал он.
Я малость испугался. Внешность обманчива: вдруг начнет со своего детства отличника-активиста. По-моему, обычные ребята в Артек не попадают. Со свиным рылом, как известно, в калашный ряд не пролезешь.
Слава Богу, первое хорошее впечатление меня не обмануло. Просто его детский хор за певческие заслуги возили год назад выступать в пионерскую столицу, а заодно разрешили и пожить там пару деньков. Вместе с руководителем Анатолием, конечно.
Ну, выступили они успешно на каком-то торжественном сборе. А потом своей, как бы отдельной
