— Что я согласилась общаться с Поттером только в том случае, если ты подружишься с Мародерами.
Лили испытующе смотрела на слизеринца, тот опустил голову и уставился на свое пиво. Тогда она перевела сердитый взгляд на гриффиндорца:
— Расскажи мне сегодня вечером, Бард Поттер, чертов Джеймс Бидль, сказочку о том, что вы выполнили мое условие! – и выскочила из?за стола.
— Ты!.. – рванулся за ней вслед Поттер. – Ты сама мне будешь сказки рассказывать! Шехерезада!
Блэк поймал его за мантию, дернул обратно и отсалютовал бутылкой:
— За ваше счастье, Джей!
Джеймс оторвал, наконец, взгляд от хлопнувшей двери.
— К Годрику все! К Салазару! К Мерлину! Ну да, было, БЫЛО оно, это условие. Но потом?то все стало по–другому!
— Не знаю, как насчет Мерлина, — рассудительно заметил Люпин, — а я не смогу делать вид, будто тех дней не было.
А Блэк усмехнулся:
— Снейп, если разобраться – ты классный. А я разобрался.
Снейп поднял, наконец, голову. Скулы алели, как от пощечин.
— То есть вы хотите сказать, что все это время вы таким диким образом добивались… — голос понижался и к концу фразы сделался почти неразличим, последние слова угадались по губам: — Того, чего добились?
И взорвался. Но, не забывая об осторожности, взорвался истерическим полушепотом:
— Идиоты! Салазар по вам плачет, безмозглые гриффиндорские идиоты! А как насчет просто подойти и сказать: “Давай дружить?”
День, когда мир рухнул во второй раз
Сонг–виньетка
…Следовательно, вы любить меня не можете.
— Да какое там “если”! Или мы оба не помним, как очаровательно ты алела, когда я заговаривал о своих врагах? Или ты думала, что я не замечу краски на твоих щеках – а если замечу, то не пойму, чем она вызвана? Другой – может быть… но я?то не забыл, как сам мучительно краснел в десять лет при первом знакомстве. Или ты надеялась списать свой румянец на ветер с востока?
А когда ты соглашалась: “Да, мы друзья”, – но так и не смогла заставить себя выговорить “лучшие”?
И то, что сейчас ты заступаешься за одного, а смотришь – на другого…
“Благодари Эванс!”, ага…
А любовь НИКОГДА не рождается из благодарности. От благодарности она гибнет – и цветущая, и новорожденная, и не успевшая родиться. Как при маггловском аборте. Откуда я знаю про это? Оттуда: папаша, наверное, тысячу раз вслух пожалел о том, что мама не сделала этого со своим выродком. Со мной.
Нерожденная любовь гибнет у меня на глазах, ослепленных злобой на моих врагов, на всех гриффиндорцев – на ВСЕХ, я сказал!! – и на тебя тоже, потому что ты была свидетельницей, потому что ты вмешалась – Мерлин, кто просил тебя вмешиваться? Зачем?!!
Я знаю, зачем – и от этого багровый туман перед глазами сгущается еще сильнее.
По той же причине, по которой ты краснела при упоминании ненавистного имени.
— Мне не нужна помощь… от паршивых грязнокровок!
Ну, вот и все.
— А раньше – разве не был? Самому не смешно? – Было бы, если бы я знал, что это такое – смеяться.
Но я знал только, что значит – противостоять.
Конфликтовать.
Противоречить.
Бросать вызов.
И огребать… О, не всегда! Но куда чаще, чем бы мне хотелось.
Встреча – стычка. Мир постоянно испытывал меня на прочность. И к десяти годам я предпочитал не ждать, когда нападут на меня. Я нападал первым.
И сейчас – тоже.
Здесь, у озера – что мне стоило обойти неприятности? Хотя любопытно было бы представить, как на вопрос: “Как дела, Нюниус?” – я вежливо отвечаю: “Прекрасно; а ваши?”; и жду, что они еще придумают. Но я не могу упустить момент: сцена слишком хороша – когда еще она повторится?
А пережитое унижение – цена невеликая.
— Из потерь?
А разве я что?нибудь терял до сих пор?
Дом в Паучьем Тупике? Сомнительную заботу родителей? Иллюзии? Мое маггловское прошлое?
Их потеряешь!
Ты – будешь первой, девочка на качелях.
Ты не задела меня – но сбила с ног, и с тех пор при виде качелей сердце неуклюже трепыхается и тоже рвется взлететь.
Один раз я чуть было не потерял тебя – вечером первого сентября тысяча девятьсот семьдесят первого года – но тогда ты не позволила качелям остановиться. И хотя мы уже миновали зенит – тем волшебным маггловским летом – я надеялся… пять лет я на что?то надеялся…
Качели еще раскачиваются, но уже противно скрипят. За ними плохо ухаживали – нам никто не объяснил, что любой механизм нуждается в смазке. Мне не объяснили.
Я вижу, что скрип раздражает тебя и ты спрыгнешь, ты неизбежно спрыгнешь – прежде чем качели окончательно остановятся; ты не раз проделывала это.
От любви до ненависти только один шаг.
От дружбы до вражды – два. Ну, пусть – два с половиной.
Но между другом и “лучшим другом” зияет пропасть, и она никуда не девается оттого, что на нее старательно закрывают глаза.
— Я не хочу, чтобы ты оказалась той соломинкой, которая сломает меня окончательно, Потому что
