— На кладбище, – ответила дочь.
— Что ты делала на кладбище? – пошатнувшись на ветру, спросила Гермиона, ступая на несколько дюймов вперед.
— Я разрыла там все могилы сегодня на закате, – невозмутимо ответила Генриетта. – А потом призрак девочки сказал, что мы скоро поедем домой. – И она сделала еще один шаг назад, подступая к самому краю крыши. – Это правда, мама?
Гермиона замялась. Но Етта подняла левую ногу и занесла ее назад, туда, где уже не было опоры. Порывистый ветер пошатнул неустойчивую фигуру, раздувая ее рубашку, словно паруса корабля.
— Правда! – выкрикнула несчастная женщина, протягивая руки вперед с мольбой. – Ты победила, мы поедем домой! Только иди ко мне…
На лице девочки лучом солнца блеснула неудержимая радость. Она едва не упала, и Гермиона вскрикнула в отчаянии. Етта удержалась и сделала несколько шагов вперед, к тающему силовому полю, но вдруг остановилась.
— Если ты солжешь мне, мама, – тихо и внушительно сказала она, – этот дом станет могилой для меня и тебя.
И Етта упрямым жестом поправила в волосах цветок белой лилии.
* * *
За нервным расстройством Генриетты в столь вожделенной ею старинной усадьбе Блэков теперь неусыпно наблюдали Северус Снейп и Амикус Кэрроу. И, пожалуй, если бы Гермиона не была так озабочена состоянием дочери и своей вынужденной капитуляцией перед отцом, ей было бы забавно наблюдать за взаимоотношениями этих двух волшебников.
Кэрроу был предшественником Снейпа «на должности придворного зельевара и целителя» при Темном Лорде и всегда действительно хорошо разбирался в своем деле (в отличие от сестры, озлобленной и кровожадной садистки Алекто, которую в узком кругу Пожиратели Смерти называли Гиеной).
Амикус был старше своего приемника на семнадцать лет. Став слугой Волдеморта в первой половине шестидесятых годов, он впоследствии искренне возненавидел выскочку–Снейпа, так быстро обошедшего его в тех областях, на которые мистер Кэрроу положил всю свою жизнь. Хотя, в сущности, если бы не появился Северус, Амикуса никогда не отпустили бы из Лондона в то далекое путешествие по Востоку, которое спасло его вместе с сестрой от ареста после падения Волдеморта.
Теперь, когда и он, и Снейп вновь служили своему повелителю, негласная борьба возобновилась с удвоенной силой, и Северус неукоснительно побеждал в этой «схватке», доводя своего тучного оппонента до озверения.
Вот и теперь уход за внучкой Темного Лорда превратился в своеобразное соревнование. И это давало плоды.
Генриетта вообще успокоилась, когда ее навязчивая идея воплотилась в реальность и девочка снова оказалась в Блэквуд–мэнор. А усиленная забота двух многомудрых колдунов о ее здоровье и душевном состоянии вскоре вернула Етте всю прежнюю бодрость.
Гермиона же ходила по усадьбе тенью и теперь редко оставляла дочь одну. Они обе делали вид, будто ничего не произошло; впрочем, Етта, казалось, действительно так считала.
И леди Малфой не знала, радоваться ли этому…
Из какого?то странного упрямства – то ли чтобы выразить свой протест, то ли чтобы отец не забывал о содеянном – она неизменно собирала волосы в высокую прическу и носила в ушах рубиновые сережки Габриэль Делакур.
А та не задавала вопросов.
И очень часто была рядом – дело в том, что крошечный Салазар и Генриетта быстро и сильно привязались друг к другу.
Малыш обожал свою юную племянницу. Она часто спускалась к нему и Габриэль в подземелья и часами просиживала у колыбели маленького дяди – всё это время дети неустанно говорили друг с другом на парселтанге. Габриэль слушала их с умиленным непониманием, огромная змея Нагайна – с удовлетворением. А стоило рядом появиться кому?то из взрослых волшебников, владевших языком змей, оба ребенка неизменно замолкали.
Салазар, которому не исполнилось еще и года, очень повзрослел за время Гермиониного отсутствия.
Он был крайне спокоен и обладал наблюдательностью, какую редко можно встретить у детей такого возраста даже в среде волшебников. Сводная сестра, да и не только она, часто чувствовала себя неловко под его пристальным взглядом. В небесно–голубых, ангельских глазах этого ребенка было что?то звериное – гипнотизирующее. Эти глаза наблюдали и будто ждали чего?то. Казалось, они знают нечто, никому неведомое, помнят места, где никогда не бывали. Салазар походил на неземное создание, попавшее в этот мир, чтобы созерцать человечество.
Он был невероятно силен. Его крошечные ручки, при желании, могли поднять вес собственного тела, когда малыш подтягивался на прутьях кроватки, или переломить пластмассовую игрушку, когда он был чем?то недоволен.
Но Салазар редко злился. Почти всегда он следил за всем происходящим со вниманием зрителя, который с интересом наблюдает за чем?то, в чем не может принять участия. Не может пока.
Долго и, видимо, связно сын Темного Лорда разговаривал на парселтанге только с Генриеттой. И девочка часто пропадала в его подземельях, оставляя своих недовольных надсмотрщиков, которым запрещалось спускаться в подвалы Блэквуд–мэнор. Ни Снейп, ни Амикус не знали о существовании Салазара, но не осмеливались задавать вопросов о причинах, по которым их подопечная исчезает в подземельях, раз уж на то была воля Волдеморта. Оба они временно жили в зловеще расчерченной следами глубоких когтей усадьбе своего господина, внимательно следя за здоровьем и душевным состоянием юной леди Саузвильт.
Гермиона упорно избегала своего отца или демонстративно молчала в его присутствии. Она обсуждала с Волдемортом только вопросы, касающиеся Генриетты – впрочем, проблемы отпали сами собой, и даже Северуса с Амикусом держали рядом скорее из предосторожности. А по прошествии полутора недель и вовсе отпустили на волю.
Медленно страх Гермионы рассеивался, и она перестала по пятам следовать за своей дочерью.
Волдеморт и Беллатриса часто отсутствовали и даже порой оставались ночевать в гимназии. Вернулся к преподаванию и Снейп.
Всё будто бы налаживалось. Настолько, что было решено покончить с затворничеством, и ко дню рождения Генриетты созвали всех ее друзей.
Девочка с нетерпением ждала торжества, а мать почти не переживала уже о ее здоровье. Гермиону волновало только то, что время от времени Етта вдруг замирала на месте, затихала и ее ярко–изумрудные глаза будто тускнели на несколько минут. Но оцепенение проходило быстро.
А за четыре дня до своих именин Етта пожелала навестить бабушку в Баварии, после чего леди Малфой окончательно успокоилась.
Подбадривало ее и молчаливое одобрение портрета Люциуса, и утешительные речи Амаранты и Рона, которых Гермиона приглашала в дни, когда усадьбу покидала чета Гонт.
Наследница Темного Лорда даже начала задумываться о своем собственном будущем, когда громом среди прояснившегося неба грянула ужасная катастрофа.
* * *
Несчастье обрушилось вечером седьмого октября, накануне долгожданного праздника восьмилетия Етты. Единственным взрослым свидетелем трагедии стала Габриэль.
Генриетта, как это часто бывало, спустилась в подземелья к своему маленькому другу. Салазар ждал в колыбели, а ведьма, которую он считал своей кормилицей, читала книгу, лежа на тахте в другом конце комнаты.
В этот день Етта принесла с собой небольшой, немного мохнатый мешочек из ишачьей кожи, затягивающийся сверху на длинный шнурок, что позволяло носить вещицу на шее. Она показала мешочек Габриэль, но та не смогла в него заглянуть – и девочка, смеясь, сказала, что только она сама может вынимать оттуда всё, что спрятала, потому что «подарок совы» заколдован.
