за завтраком из-под солнечных очков подглядывала за ее вершиной, сверкающей в восходящем солнце. А когда видела зверей не в зоопарке, а на воле, настоящих, не зоопарковых, она снова ненадолго становилась тем ребенком, который млел от телевизионно-мультяшечных зебр и слонов. Особенно жаль ей было поросят. Глядя на них, напрочь забыла о своих циничных подростковых манерах и попросила меня уехать до того, как гепарды на них нападут.
Дочь с детства любила всех зверей без разбора. Словно придя к нам из Космоса, уже ведала, что звери добрее людей. Когда ей было десять лет, упросила дворника в детском лагере отдать ей котенка, которого он нес топить. Котенка, правда, потом подкинула мне. Он из трусливого, взъерошенного комочка превратился в самодовольного разжиревшего садового кота. До сих пор живет у меня во дворе. На калитке я написал «Осторожно, злой кот». На самом деле спасенный оказался таким добряком, что боится пролетающих мимо него бабочек, от вида ворон бледнеет и прячется под кустами от стрекоз.
Мы уезжаем из саванны. Машем рукой ставшему родным Килиманджаро. В его седине уже появились первые проплешины. Судя по всему, ученые правы, снега скоро с его вершины сойдут. Мы все-таки успели на них полюбоваться! И вдруг дочь неожиданно даже для меня спрашивает: «Пап, а как ты думаешь, гепарды тех поросят все-таки съели?» Оказывается, последние ночи она даже плохо спала, переживая за поросят.
Спасибо тебе, старина Килиманджаро! Ты мне очень помог. Красивой тебе старости!
Тунис – страна маленькая, но гордая!
Я возвращался из Туниса через Европу с пересадкой во Франкфурте. Во всех странах мира первая встреча с Родиной начинается в аэропорту перед посадкой в самолет. Примерно за два часа до вылета все лавки-бутики дьюти-фри заполняются русскими туристами, словно их впрыскивают через паспортно-контрольные форсунки под каким-то особым давлением. Уже через полчаса после объявления регистрации создается ощущение, что вокруг одни русские на временно оккупированной ими территории и что они каким-то неведомым, загадочным способом размножаются прямо в бутиках дьюти-фри. Их можно узнать сразу: ленивая походка, брендовая одежда, хозяйские манеры... Сибиряк в зимней ондатровой шапке и в летней майке фирмы «Дизель»; сильно выросший бледнолицый хакер с мышцами, накачанными компьютерной мышкой, от чего излишки кожи висят на длинных руках, как безветренное знамя на флагштоке; две пожилые женщины в шубах и кроссовках; спустившаяся с Альпийских гламурных предгорий в супербрендовом лыжном костюме гламурница с нижней губой, накачанной силиконом и вечной обидой на мужчин; мама с дочкой, после пластическо-косметических издевательств над лицом похожие на двух близняшек. Догадаться, кто мама, возможно только по недовольному взгляду одной из них. А еще – если их раздеть.
Только русские во всем мире из кожи вон лезут, лишь бы выглядеть самыми крутыми. Только у русских женщин лица с утра в вечернем макияже. Такой слой штукатурки в бывших советских домах кладут на стены, чтобы их выровнять, молдаване-гастарбайтеры. На мужчинах, правда, теперь уже не на всех, поблескивают золотые кресты и цепи музейных размеров. Появились и супермодные новые «новые русские». Несмотря на фигуры обпившихся пива скифов, они втиснулись в моднявейшие «бренды», скреативленные для евросоюзных подростков-геев. Русский мужик в зауженных книзу, словно армейские панталоны, джинсах, при коротких ногах, в обтягивающей пивной живот майке, с накинутым приталенным, укороченным пиджачком, из которого торчат мужицкие руки-весла... – это Шариков в гламуре, хряк в стразах от Swarovski...
Да, вот такие мы! Обезображенные современной модой нескладухи – выпускники советского вчерашнего завтра и их потомки с родовым комплексом неполноценности тех, кто из грязи скоропостижно в князи.
Первой меня узнала компания, которая возвращалась из круиза по Средиземному морю, – сборная команда российских регионов из туристов вторичной зажиточности. Оттого, что они увидели «живую звезду», их лица перекосила нешуточная радость:
– Ой, это вы? Вы что, тоже с нами полетите? Вот здорово! Дайте автограф? Здравствуйте!
Я заметил: те, чьими гуру с детства были телеящик с телепанелью, при неожиданной встрече с телезнаменитостью сначала просят автограф и только потом здороваются. Я не стал нарушать этой поп- традиции:
– Конечно, дам... Уж этого добра у меня навалом, здравствуйте!
– Ой, ну надо же, как нам повезло! Из России летели с Леонтьевым, а в Россию с вами! Кстати, а вы откуда сейчас?
– Из Туниса.
– Ой, мы там были тоже... Зачем вы туда ездили? Скучная страна. За один вечер можно все посмотреть.
Мне стало так обидно за Тунис, что я решил стать его адвокатом:
– А вы в Карфагене были?
– Карфаген?! А что это?
У женщин заблестели глаза, как будто я упомянул о каком-то незнакомом для них торговом доме.
– О Ганнибале помните?
Кто-то из мужиков услышал знакомое слово:
– Это который людей жрал?
Слава Богу, другой его поправил:
– Ты чё? Людей жрал другой... циклоп! А Ганнибал – то ли тореадор, то ли римский император...
Меня выручила какая-то туристка, после отдыха нервная, как оголенный провод:
– Да оставьте вы в покое интеллигентного человека. Он же про вас со сцены расскажет!
– Ой, а правда, расскажите про нас по телевизору! Нам приятно будет!
– Да что вы к человеку пристали? Вот придурки! – оголенный провод не на шутку заискрил. – Как мне вас жалко, Михаил Николаевич, наверное, всю жизнь вот так, да? Надоели мы вам? Бедненький! Кстати, можно с вами сфотографироваться?
Жалко наших! Попить пива, потрескать на ночь орешков и бесконечно болтать! Зачем им путешествовать? Только для того, чтобы потом рассказывать всем, какие они крутые? Сколько где выпили, каким карпаччо, посыпанным ошметками трюфелей, закусывали? Конечно, им Тунис неинтересен! Вроде как и похвастать потом нечем.
А между тем я давно мечтал побывать в Тунисе. Ведь именно на севере Африки пересеклись в веках и смешались многие народы. Сначала, три или четыре тысячелетия до нашей эры, из Европы переселились бледнолицые, голубоглазые и светловолосые берберы. Зачем? На этот вопрос уже никто точно не ответит.
Думаю, Европа в те задушевные времена еще не была самым бытоналаженным местом на планете. Она даже не знала о том, что она Европа. В ней уже много тысячелетий царил расцвет застоя матриархата – светлого прошлого патриархата.
Тут надо заметить, что во все времена существования человечества бунтарей всегда тянуло почему-то именно в теплые места. Никому из них не пришло в голову добровольно переселиться на постоянное место жительства, скажем, в Магаданскую область или на Таймыр. Девах с собой прихватили. Мол, на юг с нами не хотели бы? Кто ж из молодух на юг не хочет? И пошли они всей этой дружной молодежной компанией на полдень! Глядь – Африка! Земля благодатная, море синее, теплое, почти молочное, погода вечно солнечная, никаких затрат на смену одежды от плавок до дубленок, еда на дереве растет сама – не жизнь, а сплошное «баунти». Счастливые тем, что могут среди этой благодати начать новую жизнь с первого же понедельника, начали первопроходцы купаться, загорать... Девахи их изящно похудели, посвежели... Поэтому вскоре дружно приступили к главному удовольствию всех времен и народов – размножению.
Как те ранние берберы себя называли, неизвестно. Но их потомки и теперь живут в Тунисе, Алжире, Марокко и в Ливии. Среди них до сих пор встречаются голубоглазые. Они более светловолосые, чем арабы. Только за эти тысячелетия заметно подзагорели, почти обуглились. В древних рукописях их обозначали словом «ливы» или «либы». Страна, соседствующая с Алжиром, так и называется в их честь – «Ливия».
