перезваниваемся. Раньше письма писали, у меня целая коробка стоит... Так о чем я говорила-то? А, ну вот, когда Соня Сережку в институт собирала (сразу решили, что жить он будет у меня), говорит: «Танюш, позаботься о нем. Очень на тебя надеюсь. Может, и невесту какую хорошую найдешь». Сам нашел. Вот, знакомиться повез. Ой, а ты что плачешь, болит что-нибудь?
Катя не замечала, как горячие слезы текут по лицу и капают на аляповатую скатерть. Все здесь было в цветочек.
– Очень голова болит.
– Ой, а у меня и таблетки закончились. Я пойду сбегаю. Тут Сережины друзья ночевать остались. Вчера так хорошо погудели. Им тоже небось лекарство пригодится. Ой, да ты их знаешь небось, Стаса-то с Гришей. – В кухню, зевая и потягиваясь, зашел парень в трусах и майке.
– Ой, теть Тань, извините, у вас гости... Катька?!! – Глаза его чуть не выпали на стол. – А ты чего здесь делаешь?
– Учебник принесла.
Тетя Таня ушла. На кухне воцарилось молчание. Первым прервал его Стас.
– Теперь ты все знаешь? – Почему-то он чувствовал себя виноватым.
Катя всегда ему очень нравилась. Можно сказать, он был даже влюблен в нее. Ему было тяжело смотреть на то, как Сергей обманывает свою подругу. А сказать о своих чувствах он не мог. Что поделаешь, пресловутая мужская дружба брала верх. Про сделанный Катей аборт Стас ничего не знал.
– И давно они?.. – спросила она.
– Примерно полгода.
– И он так успешно скрывал. Зачем он меня обманывал?
– Наверное, тяжело расстаться с такой девушкой, как ты.
Катя недоуменно посмотрела на него.
– Стас, ты что издеваешься?
– Нет, говорю совершенно серьезно.
Она невесело ухмыльнулась:
– А что же он тогда меня бросил?
– Надо знать Сергея. Ему всегда были важны материальные ценности. В этом смысле Лада то, что ему нужно. А ты слишком хорошая, смотрела ему в рот. Вот он и хотел и рыбку съесть, и кофе не подавиться. Он и Ладе мозги компостировал, но она девушка, как я понял, хитрая и с характером. Сначала терпела ваши отношения, мудрую из себя строила. А потом, когда он к мыслям о светлом и благоустроенном будущем привык, стала на него наседать. Так он тебе все равно ничего не сказал? Я понял, ты все сама случайно узнала?
Привалившись к кухонному косяку, стоял Гриша, молча слушая их разговор.
Катя снова заплакала. Стас бросился ее успокаивать, но она поднялась.
– Я сама, Стас. Не приставай с пустыми словами, не стоит. Мне очень плохо. Давай лучше сделаем вид, как будто ничего и не было. Сейчас я приду, – и пошла в ванную. Там она включила душ и долго рыдала в голос, потом высморкалась, умыла холодной водой красные глаза и вышла к ребятам, на лицах которых была отражена вся мировая скорбь. – Ну что вы такие мрачные? Давайте без театральных эффектов, – бодрилась она. Тут заскрежетал ключ в дверном замке, и тетя Таня с анальгином, пивом, вином и шампанским появилась очень вовремя.
– Правильно, Кэт, грузиться команды не давали. Ну, случилось досадное недоразумение. С кем не бывает. Хорошо, что так все произошло. Ты девка у нас суперская. Таких Серег еще пятьдесят штук себе найдешь. Я вот, к примеру, с тобой первый на очереди в загс, если что. Стасик, я думаю, тоже. На вот, хапни какао-бобов. С шампусиком это святое дело. – Григорий заботливо разломил плитку шоколада на маленькие кусочки. Катя послушно выпила и съела. – Серега, конечно, тип еще тот. Ну ты тоже, Катюха, глаза бы пошире раскрыла, а то уж сколько времени прошло, а ты все в розовых очках. У него же все на роже написано. Нехорошо, однако, так о друге. Но что, я не прав разве? А, Катрин?
Григорий трепался без остановки. Катя согласно кивала. Внезапно она облокотилась на спинку кресла, провела ладонью по лбу.
– Гриш, что-то плохо мне. Прилечь бы.
– Вот, с непривычки-то. Надо тренироваться. Погоди, сейчас тетю Таню позову. Ничего, сидишь?
– Ага.
Оторванная от сериала Татьяна Петровна уже бежала с нашатырем. Навострилась со студенческими гулянками. Но Катя нашатырь нюхать отказалась.
– Мне бы полежать немножко. А так все в порядке.
– Ну сейчас мы тебя положим, детонька. Вот хотя бы к Сереженьке в комнату, на диванчик.
Катю заботливо под локотки довели до заветной комнаты. Уложили на диван. Подложили подушку, укрыли пледом.
– Лежи, моя хорошая, – заботливо подтыкала тетя Таня клетчатое одеяло. – Ну пойдем, пойдем, Гришенька. Пусть поспит. – Девушка прикрыла глаза, и они тихонько вышли из комнаты.
Катя боялась шелохнуться. Как хотелось ей здесь побывать. И при каком странном стечении обстоятельств она сюда попала! Сколько раз она пыталась себе представить, как он живет. Теперь у нее есть возможность это увидеть, стоит только открыть глаза. Досчитать до десяти и открыть. Нет, до двадцати. Такое простое движение, а как трудно решиться сделать его. Она знала, что боялась увидеть. И знала, что увидит... Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Так и есть... Сразу на тумбочке возле кровати в красивой рамке большая фотография. Оба улыбаются на фоне каких-то елок. Катя откинула плед, села, взяла фото в руки, стала рассматривать. А она симпатичная, эта Лада. Высокая. Совсем другая. На загорелой шее красивые золотые цепи. У меня таких никогда не было, да к тому же столько. Белая открытая майка без рукавов еще больше подчеркивает загар. И очень большая грудь, а у меня маленькая. И сама я маленькая-маленькая. Как уверенно она улыбается. И Сережка тоже улыбается. Хорошо им. А мне плохо, господи, как же мне плохо. Почему? Почему так случилось? За что мне это? Что я сделала?
Слезы закапали на стекло, защищавшее радостные лица на снимке от этой сырой печали. И они, защищенные, продолжали улыбаться. Катя вытерла рукавом растекшиеся прозрачные кляксы, поставила счастливцев на стол. Встала, почувствовала пьяную тяжесть в ногах и в теле, огляделась. У окна стояло трюмо. На боковых зеркалах пришпилены лампочки-прищепки. Бутылочки с духами, баночки с кремами, помады, тени и тушь. Красивая деревянная шкатулка. Катя приподняла крышку. Цепочки, браслеты, кольца. Красивые, блестящие камни. На спинке кресла пристроились рядышком два больших уютных махровых халата. Белый и синий. Да, Лада тут не один день жила и не просто так. Катя забралась на кресло, сгребла в охапку синий халат, уткнулась в него, почувствовала знакомый любимый запах и тихонечко заскулила в мягкий теплый воротник, покачиваясь туда-сюда и задавая себе один и тот же вопрос: «Почему?»
Печальные объятия с халатом расстроила длинная телефонная трель, и голос Татьяны Петровны, слабо приглушаемый тонкой стеной пятиэтажки закричал, видимо Грише: «Сереженька доехал!» Катя вскочила. Как сделать так, чтобы никто не заметил, что она подслушивает. Тетя Таня уже говорила с кем-то, кричала: «Говори громче, плохо слышно. Как добрались, спрашиваю?» Раз помехи, никто ничего не поймет. Катя осторожно подняла трубку и услышала Сергея.
– За-ме-ча-те-льно! Очень хо-ро-шо! – по слогам кричал его голос сквозь телефонные помехи. И она услышала, как Татьяна Петровна рассказывает ему про учебник, и про однокурсницу, и он сначала ничего не понимал, а когда понял, то даже не занервничал, а только со сдерживаемым раздражением сказал: «А, понял, есть такая» – и сразу перевел разговор на свою маму.
Катя медленно положила телефонную трубку. Злость и обида стремительно наполняли ее, кипятком хлынув по венам. В голове застучали молоточки: «Есть такая! Есть такая!» Рамка с фотографией полетела в стену. Вся злость, сдерживаемая до той поры, вырвалась наружу. «Скотина! Тварь!» – твердила она сквозь сжатые зубы и, дрожа всем телом, огляделась по сторонам в поисках разрядки и направилась к трюмо, когда в комнату вошел Гриша. На губах застыл вопрос: «Что случилось?», но, увидев лежащую рядом с телефоном трубку и разбитую рамку, он и сам все понял. Подбежал к Кате и взял ее за руку: «Катюх, ну подожди, остынь. Нехорошо чужие разговоры подслушивать. И вообще, откуда ты таких плохих слов набралась? Зачем имущество попортила?» – пытался шутить он, обнимая трясущуюся девушку. В приоткрытую дверь заглянула Татьяна Петровна, но Гриша жестом попросил ее удалиться. Катя уже рыдала
