чай. Зоя принесла Старику чашку дымящегося ароматного напитка, и он, поблагодарив, отпустил ее домой.
– Будь осторожна. Что-то неспокойно у меня на душе.
Она позвонила дяде и сказала, что дойдет до дома сама. Хотелось пройтись. На улице было сумрачно и пустынно. Ей запомнился серый сухой асфальт и колкие острые снежинки, больно секущие лицо. В одном из переулков ей встретилась толпа цыган. Они стояли плотным полукругом, а внутри него была девушка, очень похожая на Катю, только старше. Одна цыганка показывала на Зою, и ей в тот момент стало немного не по себе. Или ей все это показалось. Опустив голову, она быстро прошла мимо.
В подъезд вбежала, уже основательно продрогнув. Лампочка перегорела. Темные тени от лестничных перекладин лежали на освещенных уличными фонарями стенах. Она почувствовала, что не одна в темном подъезде, и неприятное ощущение, чуть колыхнувшееся при встрече с табором, укрепилось и стало расти и обретать какие-то злые формы. Никого не видно. Только дыхание где-то за спиной. Тяжелое, прерывистое. Может, это стучит сердце. Страх встал комком поперек горла. Легкий шорох, на мгновение застыла и проскользнула наверх тень, шепот: «Пора. Иди и убей ее. Я помогу». Воздух превратился в липкую массу. С трудом продираясь сквозь нее, Зоя поднялась на свой лестничный пролет, дрожащими руками нашла ключ, открыла дверь и разделась. Сердце увеличивало обороты, стучало все сильнее и сильнее, как колеса поезда, набирающего скорость. И с искрами и скрежетом по шпалам вдруг затормозил, словно машинист увидел лежащего на путях человека. На диване в гостиной, взявшись за руки, сидели Катя и Паша.
– Зоинька, здравствуй. Как добралась? На улице так метет. Я уж думал, зря согласился, чтобы ты одна домой шла. Всего пять вечера, а на дворе будто глубокая ночь, – сказал дядя.
– Спасибо, хорошо. – Слова были словно вываливающиеся изо рта камни.
– А что со Стариком?
– Немного приболел.
– Ничего серьезного, я надеюсь?
– Нет.
– Ты садись, садись, детка. Сейчас выпьешь горячего чая, поешь картошечки жареной.
Алексей Дмитриевич встал со стула, на котором он сидел напротив парочки.
– С Пашей ведь ты, наверное, знакома?
– Да. Знакома. Можно я пойду к себе? Очень устала, – вываливались слова-камни.
– Зоинька. А мы тут разговариваем. Твое присутствие тоже не помешало бы. Ну побудь с нами немного.
Зоя села.
– А у нас радость. Катенька беременна. Вот думаем, когда свадьбу играть. Нужно все так решить, чтобы никаких разговоров не было. Школу ведь заканчивать весной, а тут такое дело. Конечно, будем рожать. Паша поселится у нас.
– Как здорово! Я люблю малышей. – Камни покрылись мягким слоем мха.
– Я знал, Зоюшка, что ты тоже обрадуешься. Станешь тетей.
– Дядя, я ужасно проголодалась. Где твоя картошка?
– Сейчас, котенок. Пойдем на кухню.
Ее план был до смешного прост. Взять у Старика склянку с ядом, тем, что медленно убивает, и дать выпить Кате под каким-нибудь благовидным предлогом. Захочет Катя попить водички, а Зоя ей принесет. Надо же ухаживать за беременной сестрой! И она медленно умрет, она и ее ребенок. А Паша останется. Ему будет очень плохо, он будет страдать, а добрая Зоя – утешать его. Он привыкнет к ней, проникнется ее добротой и останется рядом навсегда. Теперь нужно только время. Надо сделать это летом. Жарко, продукты портятся, ими легко можно отравиться. Никто ничего не заподозрит. А пока пусть порадуются своему счастью, а ей надо быть хорошей девочкой и заботливой сестрой.
Лето наступило на удивление быстро. Зоя работала в мастерской, Катин животик округлялся и рос. При помощи дяди они с Пашей расписались, взяв в свидетели Зою и его самого. Свадьбы не играли. Алексей Дмитриевич решил, что это будет слишком для их возраста. И так разговоров полно. Последние несколько месяцев по личной дядиной договоренности Катя доучивалась дома, и экзамены сдавала учителям в частном порядке. Далеко не все к ней относились с пониманием. Но ей было все равно, она радовалась, что есть человек, который решает все проблемы, что есть Паша, они вместе, любят друг друга и у них будет ребенок.
Зоя настолько вжилась в роль хорошей сестры, что сама начала верить, будто все так и есть на самом деле. Зло затаилось. Выдерживалось в глубине сердца, как хороший коньяк в дубовой бочке. Насыщалось и крепло. Любовь к Паше – крепкая жемчужина – хранилась там же. Только раньше она была светлой жемчужиной, а теперь стала черной, впитав в себя источавшиеся рядом коньячные пары зла. Черная дороже и ценнее, за черную надо бороться до смерти.
В тот жаркий день асфальт плавился еще с утра. Горячий и тягучий воздух не давал дышать. И тополиный пух, медленно оседавший на землю, прилипал к влажным от пота лицам прохожих. Зоя шла в театр. Она все больше любила ходить одна и часто отказывалась от услуг дядиного водителя. В конце улицы уже просматривалось здание театра, когда вдруг тротуар под ее ногами стал мягкий и воздух превратился в липкую прозрачную массу, и, как тогда в подъезде, за спиной послышалось тяжелое дыхание и голос: «Убей ее. Сегодня». Зоя стала проваливаться в глубокий бездонный тоннель, пытаясь хвататься руками за липкий воздух. Она очнулась на лавочке, вокруг нее стояло несколько человек, что-то спрашивали про здоровье, какая-то женщина доставала таблетки из сумки. «Сердце, обморок, жара, валидол, проводить, врача». Отрывки чужих слов и фраз жужжали в голове, как мухи.
– Спасибо, все уже хорошо. Жарко очень. Мне недалеко. Я дойду.
Женщина протянула ей таблетку и заставила выпить. «Убей ее. Сегодня».
– Да, да. – Зоя взяла лекарство. – Я сделаю это.
Ее еще покачивало, и немного кружилась голова, когда она зашла в мастерскую. Словно голос забрал часть сил себе.
– Не терплю, когда опаздывают. – Кукольник был не в духе. С ним редко такое происходило в Зоином присутствии. На других он мог производить впечатление угрюмого заносчивого старикана, но с девочкой всегда был спокоен, внимателен и даже добр.
– Простите, я в обморок на улице упала.
– Попей сладкого чая. Я пойду к себе. Беспокоить меня не надо. Работа у тебя вроде есть.
– Да, есть. Работы много, как всегда.
Старик ушел в свою комнату и запер ее на ключ. Он лег на кровать и прикрыл глаза. Сердце с утра пошаливало, и нехорошие предчувствия давили на грудь, словно на ней сидели большие тяжелые жабы. И девочка в обморок упала. Странно все это. Наверное, жара.
Три шага и три цифры отделяли Зою от заветной склянки. А вдруг Кукольнику взбредет в голову сегодня полюбоваться своими ядами. Внезапно резко заболел низ живота, и она почувствовала, как что-то теплое знакомым ощущением мягко выплескивается изнутри. Быстро вскочив, проверила белье. Так и есть. Кровь! Нет никаких сомнений, ничего старик смотреть не захочет. И не полезет в шкаф, пока она все не вернет на место. И она всегда сильнее, когда идет кровь. Это мамочка посылает ей знак и помогает избавиться от тех, кто стоит на ее пути и ломает ей жизнь. Мама хоть и не приходит больше, но зато подарила ей могущество, чтобы ее девочка не пропала в этом мире. Первая попавшаяся ткань, чтобы ничего не перепачкать, три шага до картины, три дьявольские цифры 666, вот она – хрустальная бутылочка в серебряном переплете, пара капель из которой вернут Пашу и сделают ее счастливой.
Жара
Щелчок закрывшейся двери звонким отрывистым эхом бряцнул в тишине квартиры. Зоя, не снимая
