Кукольник умер зимой. Под Рождество. И наступивший Новый год Зоя должна была встретить одна. Она очень скорбела по Старику, ставшему ей родным. Но она привыкла терять самых близких людей, поэтому для нее его смерть не стала ударом. Искренняя грусть не помешала ей нанять человека (Татьяна не задавала лишних вопросов, а просто выполняла ее поручения), чтобы узнать судьбу Катиной дочери. Новости были для нее неутешительные. В доме ребенка недавно был пожар, и архив сгорел. Девочку, кажется, удочерили и увезли в другой город. Но и это были только предположения некоторых работников того отделения.
И Зоя решила, что судьба сама расставит все по своим местам, даст ей знак, надо только подождать. Она ждала уже много лет. Продолжала жить и работать в театре, лишь иногда заглядывая в свою комнату в коммуналке, где подолгу сидела, перебирая и разглядывая старые вещи.
И вот пришла пора выходить на пенсию. Ей предлагали остаться, но она уже не хотела работать и решила тихо дожить свой век там, где прошло ее несчастливое детство. Пока однажды не встретила вполне материального призрака из своего прошлого.
Новая квартира
Наверняка этот старый пройдоха ювелир ее обманул. Купил у нее камень дешевле, чем тот стоил на самом деле. Сколько ему лет? Она знала его еще со времен работы в кукольном театре, и уже тогда он был стар, как гора Арарат. Она удивилась, что застала его по старому телефону, а он удивился ее звонку. Но камень согласился посмотреть сразу. Долго крутил его под лупой в старческих, немного дрожащих пальцах, прищелкивал языком, разглядывая на свет.
– Я знаю, кому можно его продать, – изрек он после долгого получасового ожидания, и назвал цену, которая должна была покрыть расходы на квартиру. После небольшого торга сумма немного выросла, и денег хватало, чтобы поменять комнату в коммуналке в центре на двушку в Катином удаленном районе, в соседнем с ней доме, да еще немного осталось. Больше старуха торговаться не стала. Зачем жадничать, когда дело всей жизни близится к завершению.
И вот они соседи. Вещи перевезли в два захода. Ко времени переезда во второй комнате плотники по всем стенам соорудили ряды полок. «Никак у старухи обширная и ценная библиотека», – шутили они, устанавливая железную дверь с хитрой системой замков и имитацией под дерево снаружи.
Настал момент, когда она раскрыла один из сундуков, чтобы распределить его содержимое по новеньким стеллажам.
Только ради этого стоило обзавестись второй комнатой, решила старуха, доставая первую куклу. Она бережно расставляла по полкам свои творения. Здесь были и принцессы в пышных платьях, украшенных искусственными разноцветными каменьями, и грустный Пьеро, и клоуны, и фея в остроконечном черном колпаке с ниспадающей на лицо черной вуалью. Был здесь и нищий в лохмотьях, и рыцарь в серебристом плаще с мечом, испачканным кровью. Было множество разных кукол, которых объединяло одно – все они оказались очень похожи на живых людей, и на ликах этих удивительно тонкой работы созданий лежал отпечаток грусти и обреченности, а иногда злости. Среди них не было ни одного светлого лица. Этих кукол она делала для себя.
Потом она достала большие старинные книги, коробки с различными частями кукол, куски тканей, лент, волосы, убранные в аккуратные косички, баночки и кисточки. Старательно распределяла это все по местам. И, наконец, пришел черед маленькой картонной коробки. Старуха села в глубокое потертое кресло, стоявшее посреди комнаты, и водрузила коробку на колени. Она очень устала.
Под крышкой с полинявшими от времени цветами хранилась вся ее жизнь. То, с чего начиналась она, и то, чем закончится. Ее первые куклы. Кай с Гердой, Снежная королева – белое некогда платье пожелтело и краски на лице потускнели. Но взгляд, холодный, застывший, был все тот же. Она действительно гениальная кукольница, и была такой всегда, с самого начала.
И Надя. С безжалостно вскрытым телом, из которого наконец-то она достала сердце, тот самый рубин. Скоро круг замкнется, справедливость восторжествует и можно будет спокойно уйти к маме. К любимой и единственной мамочке, которая уже столько лет ни разу не приходила к ней во сне.
– Вот ты и попалась на крючок, деточка. – Старуха сидела в своей полутемной комнате за круглым столом. Рядом на полу валялся ворох газет, с вырезанными клоками больших букв из заголовков. – Вот ты уже и меня вплела в свою love story. Учительница английского для начинающих Ариадна Витольдовна! Ловко! – Старуха глухо захохотала в полутьме, подсвечиваемой оранжевым светом абажура. – Вот и имя, придуманное в детстве, пригодилось!!! Скромная дочь греческого царя, помогшая с помощью клубка выбраться герою из лабиринта, «вызывающая почтение», «любящая», но самое главное «правящая». А я накрутила свой клубок и конец веревочки дала тебе, глупой девке. А ты, такая же обманщица, как Катька, купилась, схватилась за него и, наоборот, пошла в самую глубь лабиринта. А отчество-то какое?! Королевское! Такая интеллигентная старушка! – Старуха была очень довольна собой. – Сначала я сделаю твою жизнь невыносимой, а потом ты будешь жить вечно в теле куклы. Самой красивой моей куклы. Самой совершенной. Куклы-мечты!
Ингредиенты
Наступил вечер, но сторож, следуя своей любимой поговорке, уже с утра был свободен. Один из санитаров женился и сегодня проставлялся. Отмечать начали рано, и сейчас все уже были в хорошей кондиции.
– А как бирочку у покойников перепутают по пьянке, что будет? – философски размышлял он, куря на крылечке, когда к нему подошла сгорбленная старушка в платочке, завязанном по-деревенски сзади. Глаза за большими и мутными стеклами очков были красными и слезились.
– Милый, ты кем тут будешь? – спросила она дрожащим голосом.
– Сторож я, мать.
Старуха почувствовала сильный запах спирта. Должно сработать, много выпил.
– Помоги бабушке, родненький. Собачка у меня померла.
– Закопать, что ли?
– Ой, что ты, милый? – Бабка еле сдержала подступившие слезы. Потом продолжила: – Наоборот. Невмоготу мне без псинки. Не могу я ее в землю-то закопать.
– А что мне-то делать, мать?
– Так вот погоди, мне тут на бумажке записали... – порылась в объемистой засаленной сумке. – Продай, родненький, не могу я без Черныша-то. Хочу, чтобы он всегда со мной был. Говорят, можно это.
Сторож дрожащими руками взял листок.
– Осподя! Так это ж все для покойников. Ты что, бабка, с дуба рухнула?
– Христа ради помоги бабушке! – Старуха попыталась встать на колени, но служитель морга эту попытку пресек. Тогда она запричитала, зарыдала, снова полезла в сумку, достала узелок из носового платка, в нем помятые деньги. – На вот, возьми, сынок. Только помоги. Другие вон чучел из своих делают, а я что, не могу, чтоб собачка моя, да она как ребенок мне была, со мною побыла подольше. Не хочу я ее потрошить. Не богоугодное это дело.
Сторож покосился на деньги. А чего не помочь бабке-то. У нас этого добра навалом. А рубли не помешают, хотя у старухи брать последнее дело... А! Была не была!
– Большая собачка-то, бабуль?
– Большая, большая. Прям чуть ли не с человека. Овчаркой... была. – И бабка опять зарыдала.
– Она че, прям дома у тебя трупом лежит?
– Дотащила до ванной. А там уж как-нибудь справлюсь. Сама. Ну не получится ничего, так и бог с ним. Похороню тогда.
– Шприцы нужны, раствор специальный. Сама-то сделаешь?
– Все сделаю, Бог поможет. А если не выйдет, значит, уж все – похороню.
– Ну смотри. Жди тут. Тоже помощника нашла.
Бабка протянула деньги. Сторож постеснялся немного и, махнув рукой, взял. И деньги, и сумку. И, встав на ноги, понял, что очень пьян. Надо аккуратнее, чтобы свои не заметили, да они пьют, чего им.
Через пятнадцать минут сумка, наполненная склянками и банками, стояла рядом с «учительницей английского».
