происходит во время гражданской войны в Испании 1936–1939 годов. Ничего особенного, если не принимать в расчет, что колокола Дахау продолжали звонить и — самое главное! — если бы все это не происходило с человеком, умевшим замечать знаки и понимать их сокровенный смысл везде и всюду — и в голубином перышке на мостовой, и в жестах незнакомца, стоящего в будке телефона-автомата.
То, что случилось в следующие минуты, навсегда покрыто завесой тайны, которая сгустилась и благодаря усилиям самого героя — в те редкие моменты, когда ему приходилось рассказывать об этом, он от полноты чувств неизменно плакал навзрыд.
Мы стояли посреди концентрационного лагеря — я и моя жена одни-одинешеньки в этом месте, где не было больше ни души. И в тот миг я понял: колокола звонили по мне. Произошло богоявление.
По его словам, откровение, явленное ему в Дахау, материализовалось в сноп света, под которым некое существо, имеющее вид человека, сказало ему что-то о возможной встрече через два месяца. Это был голос не человека, но, как утверждает Пауло, «разговор двух душ». Он никогда не выражался яснее, не старался растолковать смысл произошедшего тогда, но даже самый закоренелый атеист принужден будет согласиться — да, что-то в самом деле произошло, ибо иначе невозможно объяснить радикальный поворот, что начался в жизни Пауло с того дня. Правда сам он, похоже, осознал это не сразу. На парковке, то есть уже за воротами лагеря, рыдая, он объяснил Кристине, что с ним случилось несколько минут назад — а первой и ужасающей мыслью была мысль об О.Т.О. Что если ему предстало одно из воплощений «зверя»? Склубились и обрели плоть призраки Алистера Кроули и Марсело Мотты. Однако по приезде в Бонн, то есть спустя шесть часов, Пауло предпочел остановиться на ином, более банальном варианте: вероятно, это была всего-навсего зрительная и слуховая галлюцинация, спровоцированная страхом и напряжением, в которых он пребывал.
Супруги намеревались пробыть в тогдашней столице Федеративной Республики Германии ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы перерегистрировать автомобиль и познакомиться с новорожденной племянницей Кристины. Поскольку остановились в доме ее сестры Тани, а следовательно, были избавлены от расходов на гостиницу, они решили продлить свое пребывание здесь еще на неделю. В первых числах марта «Мерседес» вновь мчал их по автостраде, на этот раз преодолевая те 250 километров, что отделяли их от либерального Амстердама, столь очаровавшего Пауло десять лет назад. Остановились в маленьком отеле «Броуэр», открытом в начале XX века в трехэтажном здании, что построили здесь, на берегу канала Сингел, в 1652 году. Проживание (включая завтрак) обходилось в 17 тогдашних (40 нынешних) долларов в сутки. В первом же письме родителям Пауло упоминает potshops — «кафе, где можно свободно купить и тут же попробовать относительно легкие наркотики вроде гашиша, марихуаны, хотя кокаин, героин, опий и препараты амфетамина, включая ЛСД, по-прежнему под запретом, как и везде», и пользуется случаем, чтобы тонко высказаться о необходимости разрешить и их тоже:
Это вовсе не значит, что голландская молодежь вся поголовно сидит на наркотиках. Наоборот: правительственная статистика доказывает, что в Нидерландах (пропорционально численности населения) наркоманов меньше, нежели в Соединенных Штатах, Англии и Франции. А по уровню безработицы страна занимает последнее место в Западной Европе, Амстердам же считается четвертым по значимости торговым центром в мире.
Именно там, «на свободе» супруги обкуривались до одури, именно там Кристина в первый и единственный раз в жизни приняла ЛСД Но Пауло был столь потрясен той физической немощью, к которой приводит употребление героина, — он видел на улицах Амстердама истощенных разноязыких людей: они брели по городу как зомби — что даже написал два репортажа для бразильского журнала «Фатос & Фотос»: один назывался «Героин: дорога в один конец», другой — «Амстердам: поцелуй иглы». Его взаимоотношения с этой субкультурой были тогда исключительно профессиональными — репортер изучает явление. И если судить по его письмам к отцу, странствуя по Европе, они с Кристиной лишь внешне походили на кочующих хиппи:
Мы можем позволить себе все, что захотим, обедаем и ужинаем ежедневно. Помимо того, что содержим постоянно терзаемого жаждой ребеночка (110-сильный «Мерседес»), ходим в кино, сауну, парикмахерскую, клубы и даже в казино.
Этой привольной жизни Пауло и Кристины, казалось, не будет конца. Уже через несколько недель Пауло в полной мере вкусил от изобилия доступной «травки». Не опасаясь никакого преследования, он, что называется, «дорвался» и отведал редкостные сорта, выращенные в столь отдаленных местах, как Йемен и Боливия. Он курил смеси с самым разнообразным содержанием ТГС — тетрагидроканнабинола, составляющего основу марихуаны — и настоящие «бомбы», увенчанные премиями на «Кубке Каннабиса», чемпионате мира по марихуане, ежегодно проводимом в Амстердаме. Отдал должное и сканку — травке, выращенной в особых условиях с добавлением белков и минеральных удобрений. И вот там-то, в этом раю для хиппи, в который превратилась неофициальная столица Нидерландов, Пауло внезапно обнаружил, что травка больше ничего не может ему предложить. Он, по собственному выражению, «объелся», и подобно тому, как восемь лет назад в Нью-Йорке поклялся покончить с гашишем, теперь дал зарок не курить марихуану.
Об этом шла у них с Кристиной речь в кафе при гостинице, когда его вдруг пробрал тот же ледяной озноб, что и в Дахау. Он оглянулся и увидел, что образ концлагеря воплотился в живое существо, сидевшее туг же и пившее чай за соседним столиком. Первым чувством Пауло был ужас: ему приходилось слышать о сообществах, которые ради сохранения своих тайн преследуют и даже убивают перебежчиков и отступников. Может, и за ним с другого континента перебрались сюда агенты сатанинской секты. Захлестываемый волнами ужаса, он вспомнил давний урок, полученный еще в детстве на уроке физкультуры в Форталезе-де-Сан-Жоан: чтобы страх не мучил — шагни ему навстречу. Он оглядел незнакомца — мужчину лет сорока, европейского вида, в пиджаке и при галстуке — и, набравшись храбрости, обратился к нему по-английски, весьма недружелюбно:
— Я вас видел два месяца назад в Дахау. И хочу прямо сказать вот что: я больше никакого отношения к сектам, магии, оккультизму и орденам не имею и иметь не желаю! Если вы тут оказались из-за этого, то зря прокатились по Европе.
Незнакомец с нескрываемым удивлением вскинул на него глаза и спокойно ответил, причем — к удивлению Пауло — по-португальски, бегло и правильно, хоть и с сильным акцентом:
— Успокойтесь. Присядьте, поговорим.
Можно, я позову жену, она вон за тем столиком?
— Нет, я хочу говорить с вами с глазу на глаз.
Пауло жестом показал Крис, что все в порядке, и пересел за другой стол.
— О чем же вы хотите говорить? — спросил он.
— Что там насчет Дахау? Я не понял, о чем вы.
— Мне показалось, что два месяца назад я видел вас там.
Незнакомец с недоумением пожал плечами, прибавив, что, вероятно, Пауло с кем-то его спутал. Но тот не унимался:
— Простите, но я совершенно уверен — в феврале я видел вас в бывшем концлагере Дахау. Вы не помните этого?
Столкнувшись с такой настойчивостью, незнакомец вынужден был признать, что Пауло и впрямь мог видеть его, однако не исключен и иной вариант — произошел феномен «астральной проекции», хорошо известный бразильцу, который бессчетное число раз упоминал о нем в дневнике.
— Я не был в Дахау, но понимаю вас. Позвольте взглянуть на вашу ладонь.
Пауло не помнит, левую руку он протянул незнакомцу или правую, но, едва глянув на его ладонь, таинственный господин, оказавшийся хиромантом, медленно заговорил, причем так, словно его глазам предстало некое видение:
— У вас здесь какое-то неблагополучие… Что-то разрушилось на грани 1974-го и 1975-го… Познавал
