Алтунин поддержал Карзанова? Но разве из-за этого можно рассердиться навсегда? Неужели они с Кирой так и проживут жизнь чужими?..
Почему любовь — мучение? Говорят о счастье любви. Но испытал ли его, это счастье, хоть кто-нибудь? Или любовь для всех и всегда одно мучение, жестокое мучение, нравственное мучение? Истинная, большая любовь посещает человека, должно быть, только раз за всю жизнь. Все остальное — ее эхо, как бы кто не уверял себя в обратном.
Почему, например, не женат Носиков? Говорят, был женат, но неудачно. А что значит неудачно? Женятся удачно и неудачно. Чет — нечет. Если женятся неудачно, значит, кто-то кого-то обманул, было притворство, а потом выяснилось: в притворстве существование невыносимо. Любовь — это свобода. А не рабство...
В одной из брошюр Сергей вычитал, что в буржуазной социологии существует сейчас две основные концепции семьи: психологическая и институционалистская. Так называемая психологическая объясняет необходимость существования семьи индивидуальными стремлениями людей к общению, к взаимной поддержке, а другая, с длинным, как анаконда, названием — социальными нуждами, нормами, обычаями, нравами. Как все просто! Выпал всего лишь такой пустяк, как любовь! По этим принципам Алтунин давно мог бы обзавестись семьей. Но зачем она, если не было любви?.. А теперь вот пришла любовь... и принесла с собой такое одиночество, какого он еще никогда не испытывал. Лучше б ее совсем не было, такой любви... Нет, нет! Пусть будет хоть такая, какая есть...
А на маленьком экране плясал голубой луч проекционного аппарата: лицо Киры, ее дрожащие от смеха обветренные губы, смуглая, будто литая, шея, смуглые, сильные ноги, обутые в узкие туфли на высоком каблуке. Она может казаться и очень взрослой, умудренной, рассудительной и почти ребенком — все это без переходов, как-то сразу...
Алтунин совсем разучился спать. Словно в полубреду, в полусне выходил он за полночь из дому и слонялся по прямым городским улицам, сквозящим рассеянной душной синевой. Ужасно знойное лето. Иссушающая жара. И всюду цветы, лоснящиеся темные цветы. Цветочный дурман висит над городом. До утра фланирует по городу, по просторным скверам публика.
Утром Алтунин подставлял голову под водопроводный кран и, освежившись, отправлялся на работу. Иногда у проходной встречал он Скатерщикова. Отчужденный, с высоко поднятой головой проходил мимо Петр. Алтунин как-то попытался заговорить с ним. Скатерщиков сначала смотрел на него безразлично и молчал. Но когда Сергей завел разговор о рабочей группе Карзанова, резко оборвал:
— Карзанов стибрил у тебя идею автоматизации на изотопах, а ты радуешься Теперь хочешь, чтобы и я отказался от всего в его пользу. Хват!
— Ты что, сдурел? С каких это пор автоматизация свободной ковки стала чьим-то личным достоянием? У этой идеи борода длиннее, чем у Мокроусова: почитай для начала хотя бы сборники Экспериментального научно-исследовательского института кузнечно-прессового оборудования. Сейчас важна не идея, а принцип ее осуществления. А твой принцип бесперспективен. Пройденный этап. Одичал ты, Петя, со своей корыстью, одичал.
— Ну и катись. Тебя за твою приверженность к Карзанову даже Кира презирает. Корчишь из себя психолога, а простой вещи понять не можешь: она ушла от него к тебе, поверила в тебя, а ты вместо того, чтобы поддержать нас в трудную минуту, пошел против нас. Как она должна относиться к тебе? Восхищаться?
— Ты чем-то напоминаешь мне Нюсю Бобкову... Помяни мое слово: Кира сама во всем разберется.
С тем и разошлись. Серьезный разговор не состоялся. Был ли уязвлен Алтунин? Как ни странно, нет. Понимал: Скатерщикова занесло, и он пойдет до конца. Вернуть его на правильный путь почти невозможно. Ведь «синяя птица» была почти в руках...
После того как бригада гидропресса отковала по технологии, разработанной еще Алтуниным, вал турбогенератора из слитка в сто сорок тонн, произошло именно то, что предвидел Сергей. Начало положила заводская многотиражка — в ней появилась заметка «Скатерщиков берет реванш». Говорят, герой дня, прочитав такой заголовок, рассвирепел не на шутку.
—-Я этого редактора в бак с маслом посажу, чтобы поостыл маленько: в реваншисты меня зачислил.
Но, дочитав заметку до конца, сам поостыл: тут воздавалась хвала кузнецу, который, едва выписавшись из больницы, спас, можно сказать, завод от позора, выковав отличный промышленный вал. Это тронуло Скатерщикова, в знак благодарности он подарил редактору самопишущую ручку в виде шахтерского отбойного молотка.
— Пишите чаще в таком же духе. А для статьи о делах Алтунина на паровоздушном молоте я сам придумал оригинальный заголовок — «Над вечным покоем». Дарю и это в придачу к самописке.
Все знали любовь редактора к заголовкам, заимствованным из классического наследства. На заводе долго помнили его собственную статью «Луч света в темном царстве», сообщавшую о смене электропроводки и установке новых светильников в складских помещениях.
Скатерщиков мог теперь иронизировать сколько душе угодно. Даже над редактором. Чего стесняться, если выковал отличный промышленный вал из уникального слитка!
Алтунин видел этот чудовищный слиток. В прессовый цех его доставили на платформе-лафете широкой колеи. Платформа остановилась возле камерных нагревательных печей. С гулом, будто прокатился отдаленный гром, по рельсам выдвинулся под, мостовой кран с электрокантователем подхватил пышущую жаром темно-бурую толстенную болванку в виде усеченного конуса и бережно посадил на подину. Подина задвинулась. Рабочие поспешно закрыли магнезитовым кирпичом смотровые щели, тщательно замазали крышку огнеупорной глиной... Все — и техника и люди — сработало с изумительной четкостью. И вал получился изумительным — произведение искусства!
Этому событию посвятили на заводе специальное торжественное собрание. Произносили речи. Главный инженер Лядов вручал почетные грамоты и памятные значки. То и дело вспыхивали «блицы» фотокорреспондентов. Собрание транслировали по городскому телевидению.
Начальник цеха Самарин в своем выступлении упомянул об огромной подготовительной работе, которую проделала бригада гидропресса под руководством Алтунина, но на это никто не обратил внимания. Важен результат. Славят победителей, а не тех, кто тыкался из стороны в сторону в поисках верной дороги. Победителей славят и не судят. Скатерщикову — скатерщиково. Алтунину — алтунино...
Холодный и надменный сидел Скатерщиков в президиуме. Поджатые губы, высоко поднятые брови. Глаза, как две синих льдинки. Он принимал славу с сознанием собственного достоинства. Еще неизвестно, что было бы, если бы валы продолжал ковать Алтунин. Чужая победа всегда кажется легкой.
Когда корреспондент областной газеты спросил Скатерщикова: «Что бы вы хотели взять с собой в двухтысячный год?» — он, не раздумывая, ответил:
— Свой электросигнализатор, который рано или поздно будет принят на вооружение вопреки противодействию консерваторов.
На завод приезжала делегация строителей тепловой электростанции — той самой, для которой предназначался уникальный вал, — и снова произносились речи. По этому случаю Скатерщиков устроил даже банкет в ресторане-столовой «Голубой пресс».
Петенька понял, что пришло его время, и в самом деле превратился в своеобразного «реваншиста».
— Требую продолжить испытания электросигнализатора, — заявил он Шугаеву.
Шугаев пытался образумить его. Тогда он нажаловался в горком, написал в министерство, послал «открытое письмо» в центральные газеты, настаивая на нелицеприятном расследовании. Вокруг его имени опять поднялся шум: «Зажимают талантливого рабочего-новатора! Шугаеву не место во главе бюро автоматизации и механизации!» А Карзанова уже сам Скатерщиков заклеймил как «похитителя чужих идей, присвоившего предложение кузнеца Алтунина».
Как-то после смены Сергей подождал Петеньку у проходной. Схватил за плечо, сжал, как клещами:
— Добрый вечер. У меня есть желание поговорить с тобой.
— Нам не о чем разговаривать.
— Ты глубоко ошибаешься. Отойдем-ка вон в ту рощицу.
— Драться хочешь?
