«Гольденмахер и компания», оформит на вас аккредитив, то есть документ, принимающийся банком к оплате в пользу бенефициара, и вы получите деньги. Аккредитив будет самым что ни на есть настоящим. В отличие от ваших документов на имя Фердинанда фон Геккерна, откровенной, надо признаться, «липы». Вот они, кстати… Держите. – И Долгоруков передал ему несколько бумажек с гербами.
Но тот даже не взглянул на них и спросил:
– А когда я получу этот аккредитив?
– На днях, – заверил его Сева. – Его передаст вам Алексей Васильевич…
– Огонь-Догановский? – спросил бывший чиновник. Иван Николаевич очень симпатизировал орловскому помещику и первому карточному плуту. В силу их одинакового возраста, наверно…
– Он самый, – с улыбкой подтвердил Всеволод Аркадьевич. – Ведь именно он и есть Самуил Янкелевич Гольденмахер, основатель и директор этой самой торгово-закупочной фирмы «Гольденмахер и компания».
– Вот как! – удивленно произнес Быстрицкий.
– Да, так. И именно его вы должны будете первым делом сдать дознавателям, а затем и судебному следствию. Конечно, после того, – Сева отвел взгляд и стал смотреть поверх его головы, – как на вас наденут ручные кандалы.
– А их наденут? – как показалось Долгорукову, с опаской спросил Иван Николаевич.
Сева снова посмотрел в глаза бывшему чиновнику по особым поручениям и мягко произнес:
– Может, и не наденут… В любом случае вы можете отказаться от участия в этом деле, и у меня к вам не будет, уверяю вас, никаких претензий, как и у всех моих товарищей.
– Да что вы, что вы! – замахал на него руками Иван Николаевич. – Я достаточно хорошо знаю вас, чтобы вполне доверять вам. Да к тому же, – он как-то притих, – неизвестно еще, где бы я сейчас был, если бы не вы. И был бы я вообще…
– Ну, полноте, полно… – Сева не любил дифирамбов в свой адрес. – Так вы согласны принять участие в нашем…
Долгоруков не успел договорить, как Быстрицкий ответил:
– Конечно!
– Вот и славно. Так вот, когда вы получите деньги, то попросите клерка, чтобы тот позвал извозчика, который вас привез в банк.
– Зачем?
– Чтобы тот помог нести чемодан с деньгами.
– Зачем? – повторил вопрос бывший чиновник. – Я и сам смогу донести деньги.
– Так надо, – коротко ответил Сева. – Вы ведь напыщенный иноземец.
– Хорошо, – не стал больше возражать Иван Николаевич. И тотчас спросил: – Разрешите вопрос?
– Да.
– А Алексея Васильевича я обязательно должен сдать полицейским?
Долгоруков пристально посмотрел на Быстрицкого:
– Вы будете сдавать полицейским не Алексея Васильевича Огонь-Догановского, а прожженного мошенника и вора Самуила Янкелевича Гольденмахера, след которого к тому времени, как на вас наденут наручники, давно простынет.
– Ага. Так, значит, на меня все же наденут ручные кандалы? – Иван Николаевич серьезно посмотрел на Севу.
– Думаю, да, – произнес без обиняков Всеволод Аркадьевич. – И я должен вас предупредить, что это наше предприятие может окончиться достаточно плохо, не как раньше. В частности, для вас.
– А насколько плохо?
– Настолько, что вас могут закрыть в тюрьму, – ответил Сева.
– На сколько?
– До года.
– Это не страшно, – усмехнулся Быстрицкий. – Казенная кормежка, крыша над головой…
– И тысяча рублей за каждый месяц отсидки, – добавил Долгоруков.
Быстрицкий недоверчиво посмотрел на него:
– Тысяча за месяц?!
– Да, – просто ответил Всеволод Аркадьевич.
– Говорите, что я еще должен сделать…
«Грача» Сева нашел в том самом ночлежном доме Бутова в Мокрой слободе. Этот дом никогда не отпускал своих постояльцев. Уж коли кто попадал в него, то более уже не выходил. Ибо дом этот был сродни болоту: ступил, увяз – и с концами…
«Грача» звали Васькой. За семь или восемь лет, прошедших после знакомства с ним Долгорукова, он вытянулся едва ли не с сажень и уже не был заводилой среди попрошаек, как когда-то, а имел авторитетную воровскую специальность «грача», то есть был щипачом и специализировался на карманных кражах у простых, но состоятельных людей, не обремененных чинами и титулами.
– У меня к тебе дело, – сказал Долгоруков Ваське.
– Что, надо кого найти? – по-деловому поинтересовался вор.
– Да я уже нашел, – коротко ответил Сева.
– Кого?
– Тебя.
Васька не был из услужливых, воровская честь этого не позволяла. Но для этого господина, в котором чувствовалась воля и сила, он готов был сделать исключение, потому как тот был вором высшей категории, аферистом-чистяком и, скорее всего, мазом. Пристяжь у него, надо полагать, была ему под стать. Еще тогда, когда Долгоруков впервые появился в доме Бутова, Васька понял, что этот господин пришел сюда совсем из другой жизни. И эта жизнь может стать и его, Васькиной, ежели он будет таким же, как этот Всеволод Аркадьевич…
– И какие дела у артиста-чистяка к «грачу»? – спросил Васька с интересом. – Неужели в его хевре не нашлось нужного человечка?
– Не нашлось, – усмехнулся Сева. – Мне нужен именно ты.
– Сказывай, что за клей, – согласился таким образом на предложение Васька.
– Дело на зеке, – сказал по фене Всеволод Аркадьевич, что означало «мною все продумано».
– Не сомневаюсь, потому не спрашиваю. Моя роль? – с любопытством посмотрел на него Васька. – Ну и интерес.
– Твой интерес – две косули, – сказал Долгоруков. – Идет?
– Барно, – улыбнулся «грач». – Что я должен сбаторить? Выемку сделать или слящить что?
– Ни то ни другое, – улыбнулся Сева, с интересом вникая в блатную музыку, каковую давно не слышал. К примеру, появились новые слова, значений которых он точно не знал и лишь догадывался.
– А что тогда? – крепко удивился Васька. – Ничего иного я мастырить не умею.
– Надо сыграть одну роль.
– Союзного? Сухариться? – спросил «грач». – Давненько я подставным не был. Боюсь, квалификацию уже потерял.
– Мимо, – снова усмехнулся Долгоруков. – Надо сыграть самого себя…
– Как это?
– А так. Надобно сыграть «грача».
– Да запросто, – усмехнулся Васька.
– Вот и договорились, – констатировал Всеволод Аркадьевич. И задал новый вопрос: – Ты плавать умеешь?
– А то! Все-таки на Волге вырос…
Сева подробно рассказал Ваське, что от него требуется. Задумка тому понравилась. А что? Сесть на пароход, идущий в Аркадию, и затеять ссору с одним человечком из кодлы Долгорукова по имени Ленчик.
– А как я его срисую? – спросил Васька.
– Я буду рядом с ним и укажу тебе на него глазами.
