только в прихожей свет горит. И в маленькой кухоньке зажглась лампочка, когда туда зашел Богдан.
– Не надо, Юрий Данилович, – покачал он головой. – Выключите!
Свет погас, и Богдан глянул на двор за окном. Деревья в палисаднике, но листьев на них нет, снег с веток осыпался, поэтому место, где лежал покойник, просматривалось хорошо.
– Вам, наверное, завтра на работу рано? – спросил Богдан. – Верней, уже сегодня.
– Да, уже сегодня.
– Если вставать рано, то и лечь надо пораньше. А ляжешь пораньше, сон не идет, верно?
– Его зовешь, а он упирается, – вымученно улыбнулся мужчина.
– Вы на валерьянку сон приманивали, как кота?
– Точно, как кота. Только без толку… Я, когда в армии служил, дневальным заступал. Сидишь у окна ночью, высматриваешь дежурного, а глаза сами закрываются. Я у окна сел, представил, что дежурного жду. Только сон все равно не приходил. Зато Коля появился. Идет себе, пошатывается, а потом вдруг останавливается. Как будто окликнул кто-то. Я не слышал, может, и окликнули. Он остановился, развернулся; смотрю, какой-то мужик к нему подходит. Что-то сказал ему, Коля руками замахал в ответ. Он к нему близко-близко подошел. Я даже не понял, откуда у него нож в руке взялся. Он Колю без замаха ударил. Сел на корточки, под куртку к нему залез, что-то у него там забрал, поднялся и побежал.
Юрий Данилович рукой махнул в глубину двора.
– Там фонарь горит, вы могли разглядеть преступника.
– Нет, не разглядел. У него кепка была низко натянута на глаза. И воротник высоко поднят. И еще он в профиль стоял…
– Какая кепка в феврале месяце?
– Ну, не знаю. Может, шерстяная… И воротник у куртки высоко поднят…
– Он должен был оглядеться, в окна посмотреть. Вдруг за ним наблюдают?
– Может, потому и не посмотрел, что за ним наблюдать могли.
– Логично, – с недоброй усмешкой заметил Богдан. – Я смотрю, вы логичный человек, Юрий Данилович. Увидели, как соседа вашего убили, а в милицию звонить не стали. Что, страшно стало?
– Страшно. – Меркушев с покаянным видом вздохнул и опустил голову.
– Почему?
– Сами знаете, какая нынче жизнь. Союз развалили, инфляция растет, люди на жизнь озлобились. Мафия кругом, убийства, рэкет…
– А мафию мы боимся?
– Жизнь нынче ничего не стоит. Подошли, убили, раз-два, и все.
– Это верно, жизнь нынче ничего не стоит. И кровь людская как водица. Потому что люди свою жизнь перестали ценить. И свою, и чужую. Вот вы бы могли в милицию позвонить, сказать, куда преступник побежал, его бы по горячим следам и взяли. Ан нет, остыли следы. Как преступника теперь найдешь? Потому и чувствуют себя преступники вольготно, что их боятся. И боятся, и покрывают… А может, вы кого- то конкретно испугались? Может, вы знаете человека, который соседа вашего убил. Он из мафии?
– Да не знаю я его! – мотнул головой Меркушев. – Первый раз вижу.
– А вдруг не первый раз? Возможно, видели когда-то, просто сейчас не узнали?
– Ну, может быть…
– Преступник оглянуться должен был. Не оглянулся. Но вы говорите, что он у Сысоева что-то из кармана вытащил…
– Да, присел и вытащил. Только он спиной ко мне сел. Вернее, не ко мне, к окнам. Потом поднялся и побежал…
– Ясно… Значит, в кепке он был. И в дубленке, – нарочно стал путать Меркушева Богдан.
– Нет, куртка на нем была. Обычная теплая куртка с высоким воротником…
– А нос его видели?
– Нос? Да, видел… Крупный такой нос…
– Длинный? Узкий? Широкий? С горбинкой? Без?
– Бесформенный какой-то… Не длинный, но крупный… Вот такой! – Меркушев сложил пальцы так, будто взял в них картофелину.
– А лоб какой? Высокий, низкий? Выпирающий или, наоборот, вдавленный?
– Лоб я не видел, козырек кепки мешал… Надбровья – да, выпуклые. И глаза как будто навыкате. Хотя я не уверен…
– Если я фотографию вам покажу, вы его опознать сможете?
– Если только в профиль, – пожал плечами мужчина. – И то вряд ли…
– Высокий он или нет? Крупный или не очень?
– Не очень высокий. Метр семьдесят, я думаю. Крупный? Нет, я бы не сказал. Хотя и не чахлый. Плотный такой…
– Я так понял, Сысоев близко его к себе подпустил?
– Да, убийца подошел вплотную.
– Но руками махал?
– Да.
– Как? Приветствуя или прогоняя?
– Нет, не прогонял… Но радости точно не испытывал… Возмущался он, похоже, но в драку лезть не хотел. Во всяком случае, мне так показалось…
– Значит, между ними еще раньше был конфликт?
– Может быть.
– Значит, Сысоев возмутился, но в драку не полез.
– Нет… А тот спокойный был. Подошел и ударил ножом…
– Сысоев пытался защититься?
– Кажется, нет.
– Значит, удар для него был неожиданностью?
– Наверное, да.
– А убийца знал, что нанесет удар?
– Да, тот подходил, чтобы ударить.
– А Сысоев его к себе подпустил… Потому что знал его, так?
– Возможно.
– Понятно.
Если покойный знал своего убийцу, то круг подозреваемых сужался.
– А вы Сысоева хорошо знали? – спросил Богдан.
– Ну, как хорошо… В домино летом играли. Тут у нас беседка…
– И много у вас там таких доминошников?
– Была компания…
– Может, кто-то из вашей компании Сысоева сегодня и подрезал?
– Да нет… – задумался Меркушев. – Вряд ли. Я бы узнал…
– А где работал Сысоев?
– На лакокрасочном.
– Употреблял? – Богдан красноречиво щелкнул пальцами по своему горлу.
– Как все, по пятницам. И особенно в день получки… Пятница завтра. Вернее, сегодня. Завтра пьянка у мужиков, Двадцать третье на носу… Может, у него сегодня генеральная репетиция была перед этим делом? Но выпил он не очень много. Я знаю, какой он бывает, когда сильно выпьет. А сегодня бутылку на троих сообразили, не больше.
– А с кем соображал?
– Этого я не знаю, у них там на заводе своя компания. Говорил, что у них без этого дела нельзя. Химия у них там, а ее из крови надо выгонять, водка для этого лучше всего…
– Понятно… У меня к вам большая просьба, Юрий Данилович. Если вы хотите спокойно ходить по городу, то должны помогать нам. Поэтому, если вы знаете, кто убил Сысоева, скажите мне об этом, пожалуйста, сейчас. Убийцу мы все равно найдем, и если вдруг окажется, что вы его знали…
