непогодой называли?
При таком наплыве шумных посетителей нам, аборигенам и законным владельцам палисадника, приходится забиваться в крайний от входа угол, подальше от гама и суеты. Маринка притащила из дома небольшой плед, красный в зеленую полоску, мы его постелили под плакучей ивой, можно сказать – занавесились от всего мира ее длинными ветвями, лежим кверху пузом, ловим сквозь узкие серебристые листья солнечные лучи и слушаем Маньку.
Манька рассказывает про город Кировакан. Про большой универмаг, который расположен в самом центре города, и про вкуснючий клубничный коктейль «глиасе», который можно купить на втором этаже этого универмага, слева от лестницы.
– За двадцать копеек, – уточняет Манька и качает головой. Боевой чубчик скорбно трясется в унисон.
Мы вздыхаем. Один, даже большой стакан густого сладкого коктейля – это чистая насмешка, ведь допивается он прежде, чем успеваешь сообразить, что вообще происходит. Раз – и коктейля словно не бывало, и ты, не веря глазам своим, шумно высасываешь, последние капли. А дальше хоть ложись и помирай, потому что на вторую порцию коктейля мама ни за что не соглашается.
– Зачем деньги на ветер выбрасывать, мы лучше чего-нибудь полезного возьмем, «Гематоген» например, – говорит мама и уводит тебя, отчаянно упирающуюся, в какие-то унылые дали, где торгуют мотками шерсти, рулонами ткани и прочей ерундой.
– Нет чтобы что-то вкусное взять. А то вечно этот противный «Гематоген»! – возмущенно фыркает Манька.
– Буэ! – с готовностью откликаемся мы.
Манька совсем недавно вернулась из Кировакана – гостила у своей мамы тети Гали. Тетя Галя после развода с дядей Мишей какое-то время жила у родителей, а потом вышла замуж и переехала в Кировакан. Теперь у Маньки два сводных брата – Марик и Алик. Марику три года, а Алику вообще девять месяцев. Манька проводит у мамы осенние, зимние и весенние каникулы, а летом гостит у нее аж целый месяц.
Отсутствие Маньки мы переживаем очень болезненно. Особенно летом. Потому что летом почти все дети разъезжаются по бабушкам-дедушкам и пионерлагерям, а Рубик из сорок восьмой традиционно укатывает к тете в Кисловодск. И наша Каринка остается один на один со своим, хм, темпераментом. Третировать ей становится практически некого, поэтому срывается она чаще всего на мне. Уж если сестра затевает драку, даже вовремя подоспевшая Маринка не может спасти, потому что разнимать она нас не умеет. Во-первых, боится попасть под раздачу, а во-вторых, в детстве у нее случился вывих плеча, и теперь чуть что – оно выскакивает со своего законного места.
Вообще, если подумать, Маринка сильно несчастная девочка. По дому шастает зловредный брат Сурик, изводит ее насмешками, а она даже не может в лицо ему ногтями вцепиться! Максимум, что может себе позволить Маринка, – это пнуть выходящего из квартиры брата в мягкое место, сразу же захлопнуть дверь и накинуть цепочку. У Сурика ключи от квартиры всегда с собой, так что дверь он отпирает буквально за секунду. А далее орет, как ошпаренный, в цепочку, обзывая Маринку разными нехорошими словами. А Маринка скачет за дверью и вызывающе громко смеется. Аж заливается, как какая-нибудь тетечка из оперной партии. Такие тетечки, изображая сумасшедших, явно переигрывают и выдают такие леденящие душу рулады, что хоть стой, хоть падай. Вот Маринка и изгаляется, доводя такими руладами Сурика до белого каления.
Сурик, хоть и зловредный брат, но на сестру никогда руки не поднимает. Он как-то уже пытался ее скрутить, повалив для верности на диван, но Маринкино плечо раз – и выпрыгнуло из сустава. Хорошо, что в соседнем подъезде живет тетя Софа, медсестра из травматологии. Маринка прибежала к ней вся трагическая, с перекошенным от боли лицом. Тетя Софа вправила ей плечо, перемотала эластичным бинтом, а потом пошла орать на Сурика. Сурику в тот день крупно не повезло – тетя Софа с утра затеяла большую ругань с мужем, но тот трусливо слинял из эпицентра скандала к друзьям на рыбалку. И тетя Софа спустила все нереализованные пары на Сурика. Устроила ему такую головомойку, что он крепко запомнил: еще раз тронет сестру – заработает привычные вывихи по всему телу. В гнущихся, а заодно и негнущихся местах. Навсегда.
Только Маринку небитая Суриком жизнь не радует.
– Лучше бы плечо было здоровое, а с братом я уж как-нибудь разобралась бы, – кручинится она, – а то что это за судьба такая – на турнике не повисеть, по деревьям не полазить, сальто не покрутить? Я даже вас с Каринкой толком разнять не могу!
Что правда, то правда. Нас с Каринкой разнимать она не умеет. А поскольку разнимательница из Маринки никакая, сестра каждый божий день по двадцать восемь раз натурально меня убивает. С концами.
Пока она занимается конкретным членовредительством, Маринка только и делает, что прыгает кругом и старается вытянуть меня за подол юбки из-под сестры.
– Маринка, – ору я, – отпусти подол, лучше тяни меня за ногу!
– Не могу за ногу, – пыхтит Маринка, – если ты ногой дернешь, то можешь вывихнуть мне плечо. А подолом ты дернуть не можешь!
– Почему не могу, очень даже могу, – кряхчу я и пытаюсь резко повернуться, чтобы продемонстрировать, как можно дернуть подолом. Маринка выпускает край моей юбки, испуганно отбегает на безопасное расстояние и оттуда, затравленно озираясь и поскуливая, наблюдает за моей трагической кончиной.
– Сейчас тетю Надю позову! – наконец спохватывается она.
Пока Маринка бегает за мамой, а сестра отдирает мой скальп, я отпихиваюсь из последних сил и ностальгирую. Вот если бы здесь была Манька, думаю я, она бы точно что-нибудь придумала. Огрела бы Каринку чем тяжелым, вцепилась бы ей в лопатку и оттащила в сторону, на худой конец полезла бы в драку и самоотверженно отвела часть сестриного, хм, темперамента на себя.
В общем, как ни крути – но без прямого участия Маньки оставаться сестрой Каринки крайне небезопасно для жизни и здоровья. Поэтому, когда Манька гостит у своей мамы, я только и делаю, что выживаю. Очень не хочется на заре жизни протянуть ноги от повышенного внимания родной сестры.
Уж если мы так болезненно переносим отсутствие Маньки, то представьте, как переживает Ба! Правда, вида не подает. Собирая внучку в путь-дорогу, настраивает себя на мажорный лад. Так и говорит – наконец-то ты уедешь, и я смогу немного отдохнуть. А то сколько можно с тобой воевать? Это же надо было такой строптивой уродиться? И в кого ты такая, ума не приложу.
И цокает языком. Или оглушительно хмыкает.
– Ба, может, она в тебя? – как-то предположила Каринка.
– Я была идеальной девочкой, – отрезала Ба, – очень сознательной и послушной. Никогда не шалила и приносила из школы одни пятерки, ясно?
– Ясно, – отозвались мы. – Значит, Манюня в дядю Мишу.
– Миша был изумительным ребенком, – встопорщилась Ба. – Никогда слова поперек матери не говорил и вел себя просто образцово.
– А что ему матерь на это говорила? – прогудела Каринка.
– Какая матерь? – запнулась на полуслове Ба.
– Ну, Ба, ты же сказала, что дядя Миша слова поперек матери говорил, вот я и спрашиваю, а что матерь поперек его слов говорила?
– НЕ говорил! – Ба уставилась на Каринку своим фирменным взглядом, потом прищурилась и вкрадчиво спросила: – Деточка, как ты думаешь, кто такая матерь?
– Не знаю.
– А кто у дяди Миши мама?
– Ну, Ба! – возмутилась сестра. – Конечно же, ты!
– А матерь?
– Мачеха? – предположила Каринка.
– Матерь-и-мачеха, ага! – фыркнула Ба.
Когда Манька уезжает, мы с сестрой часто ходим в гости к Ба. Ну, чтобы она меньше страдала в
