солнечной стороны на теневую, там отдает тепло.
А в прутьях решетки-дороги: грузовые конвейеры, пневматические поезда, плавательные дорожки. Надо бы сказать, пешеходные, но в решетке будет невесомость, там невозможно ходить.
Мир, похожий на игрушечную бумажную мельницу, где цветные колесики крутятся, если бежать навстречу ветру.
Колеса жилые, колеса-парки, колеса-озера, колеса-фабрики, колеса-стадионы, колеса- лаборатории…
На сто колес жилых — одно колесо-клиника. На сто колес жилых — одно колесо-электростанция. Колесо-университет, колесо-склад, колесо-космодром. Проект свелся к экономическим расчетам: сколько колес общественных на тысячу жилых и какой ширины должны быть транспортные трубы-решетки?
Ааст составлял расчеты, чертил схемы, но без удовлетворения. Ему не нравился этот решетчато- мельничный мир. В нем не было главного-сказки детства Ааста: нарядной Земли, искристого снега, поющего ветра, плеска волн… Опять получилось комнатное житье с аквариумом за окошечком вместо океана. В комнатах нормальный вес, на дорогах невесомость. Вечные переходы от веса к невесомости и обратно — по пути на работу, в гости, на стадион. Переходы неприятные, утомительные, для детей и стариков вредные. Отсюда тяга к домоседству. Мир съеживается, ограничивается одним колесиком. И постоянное ожидание катастрофы: метеорит, ржавчина, усталость металла — и космос врывается в городок, губя жизнь…
Но ничего другого Ааст не мог придумать. Видимо, как Березовский, как Селдом, и он тоже был волшебником без палочки. Хотел сказать: «Пусть будет земля в мертвом космосе!» Но палочки не было в руках, и не становилась земля.
И если бы Ааст Ллун жил в двадцатом веке, так бы и умер он волшебником без палочки, оставив потомству папки с неосуществимыми проектами.
Но дело происходило в эпоху единого мира, когда волшебные палочки изобретались в массовом масштабе.
В космическую келью «Грома-7» радио ежедневно приносило вести о чудесах.
Как все изобретатели, Ааст слушал и читал по-своему: все примерял к своему проекту.
Вот извещается, что люди наконец овладели полностью эйнштейновской энергией E=MC2. И к звездам отправляется не ракета, а целый астероид. Тело его превращается в лучи, астероид сам себя разгоняет до скорости света.
— Ага, — думает Ааст. — Значит, можно планеты перемещать целиком. Выводить поближе к Солнцу и там уже переделывать.
— Когда астероид стартовал к звездам, — сообщает радио, — в первую же секунду сорок тонн вещества стали лучами. Земля получает от Солнца в секунду только два килограмма лучей.
И Ааст думает:
— Выходит, что фотонный астероид был ярче Солнца.
Можно делать искусственные солнца.
Вот Ааст читает некролог Гхора. Там сказано, что в судьбе юного Гхора решающую роль сыграл предсмертный опыт Нгуенга: гору удаляли с Земли, подсекая поле тяготения под ней. Автор некролога рассуждает о преемственности поколений, об эстафете гениев: Нгуенг — Гхор.
Гхор ушел, это грустно! Мысль, однако, цепляется за другое: Нгуенг рассекал поле тяготения под горой. Нельзя ли рассечь поле целой планеты? У каждой половинки свой центр тяготения — слепятся два шара.
Потом еще раз пополам, еще раз на четыре части. Аккуратно, чисто, без потерь.
И будущая глава в книге подарков принимает такой вид:
«Мы в Солнечной системе, друзья, получили в наследство от наших дедушек только один дом, одну планету, по имени Земля. Со временем, однако, вся планета была использована; земли на Земле не хватало для новых домов. Пришла пора вспомнить слова Циолковского: „Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели“.
Однако в солнечной семье не было других планет, подходящих для обитания: либо слишком жаркие, либо слишком холодные, или палые, неспособные удержать воздух, или слишком большие, с непосильной для людей тяжестью.
И тогда люди приняли решение: расколоть на части одну из больших планет, разрезать, как каравай хлеба, как головку сыра, как арбуз.
Ураном пожертвовали прежде других. Это была далекая от Солнца, ледяная, жидким газом окутанная планета. И материала в ней было на пятнадцать земель.
На Уране даже высадиться было нельзя. Люди устроили базу на Ариэле, на одном из спутников обреченной планеты. А на Уран с режущими лучами Нгуенга были посланы кибы — полуразумные машины, нечувствительные к тяжести, морозу, жару и давлению.
Кибы были включены в назначенный час. На Ариэле, приклеив лбы к стеклу, люди ждали результата. Минуты тянулись как резиновые — одна, другая, третья… Висел перед глазами огромный, в четверть неба величиной, мутно-зеленый диск Урана. Застывшие хлопья медлительных бурь виднелись на его лике.
Но вот голубые ниточки проступили под мутно-зеленым. Все явственнее, светлее, шире. Это отсветы огненных рек пробились сквозь одеяло газов. Ниточки превратились в шнурки, в пояски. И Уран распался на ломти, показывая раскаленное нутро под зеленой коркой, красное, как и полагается арбузу.
Разрезать планету — невиданная задача! Сколько лет уйдет на ее решение? Но Ааст знает: „как разрезать?“ — только первая из проблем. Надо решить еще вторую, третью, четвертую…
Проблема вторая: как расставить планеты?
Желательно, чтобы все новые планеты ходили по земной орбите — для человека самой приятной, самой благоприятной.
Хочется, чтобы был хоровод планет. Пусть движутся гуськом на почтительном расстоянии друг от друга.
Но, увы, такая позиция невозможна. Планеты будут притягивать друг друга, постепенно сближаться, грозя столкновением. А подправлять орбиты лучевыми взрывами небезопасно. Очень уж страшная штука лучевой взрыв.
Нужно найти устойчивую расстановку планет, Астрономическая практика говорит, что на каждой орбите есть три надежные точки. Они расположены по углам равностороннего треугольника. На орбите Юпитера были открыты эти точки в свое время. Вместе с одной из них плывет по орбите сам Юпитер, с другими, не отставая и не догоняя, движутся группы астероидов. Передовые называются „греками“, арьергард — „троянцами“.
Итак, три планеты можно поместить на земной орбите. Три! Маловато!
Но на орбите Юпитера целые группы астероидов вращаются возле надежных точек. Нельзя ли Аасту построить группы планет?
Пусть у Земли будет пара. Но слишком близко помещать ее нельзя. Приходится считаться с приливами. Приливы зависят от массы и от расстояния между телами в кубе. Следовательно, на лунной орбите планета размером с Землю (восемьдесят лунных масс) вызовет приливы в восемьдесят раз сильнее лунных. Ежесуточные потопы, заливающие все низменности мира, были бы подарком от такой близкой соседки. Но к счастью, приливы зависят от куба расстояния. Достаточно отодвинуть планету-соседку в три раза дальше Луны, и приливы станут умеренными.
Итак, две планеты на расстоянии около 1,2 миллиона километров.
Куда поместить третью?
Опять обращаемся к астрономии: какие есть экспонаты на небе?
Имеются кратные — тройные, четверные, шестерные системы. Устойчивы они в том случае, если выполняется правило: расстояние между парами должно быть, по крайней мере, в пять раз больше, чем между телами в паре.
На расстоянии в шесть миллионов километров помешаем еще пару планет.
Вот как, оказывается, выглядит искусственная планетная система — не хоровод, а треугольник, и в каждом углу семейство из четырех планет. Три ночных светила на небе каждой новой земли: золотой блин с нашу Луну размером и еще две золотые вишенки рядышком на невидимой веточке. Двойной вальс в пространстве. Каждая пара кружится месяцев пять на один оборот, да еще вокруг общего центра тяжести
