могли не знать, что они одновременно создают мощный инструмент исследования людей, что знание о людях — сила, которая неизбежно и непосредственно будет на них влиять. Один тип свободы («свобода познания») здесь неизбежно включает в себя опасность для многих других типов свободы. На деле речь идет о том, что в современной цивилизации установлена определенная иерархия типов свободы и ее распределения между людьми. Демифологизация понятия «свободы» неизбежно выводит на передний план понятие ответственности с требованием открытого изложения всех видимых ограничений и сфер неопределенности при принятии существенных решений.16
Суд в ФРГ запретил концерну «Хёхст» достраивать установку по производству инсулина с помощью генно-инженерной технологии Е.сoli, хотя концерн уже вложил в нее более 60 млн. долл. и такой инсулин уже производится в других странах. Формулировка суда: генная инженерия представляет собой «новое измерение и качество» в технологии, связанное с «риском для человеческого существования, который не мажет быть адекватно оценен в настоящее время». Важно отметить два момента: такое понимание пришло очень недавно, до этого долгое время внедряли или планировали внедрить технологии с риском для самого существования, в принципе не поддающимся адекватной оценке (ядерная энергетика и ядерное оружие, планы геофизической войны, массовое использование фреонов, создание холодных пламен для освещения северных городов и т.д.).
Второе: критерии немецкого суда отнюдь не являются распространенными. В такой плоскости, например, вопрос не ставится в США при выдаче лицензий на генно-инженерное производство. Сама оценка риска новых технологий пронизана «научным подходом», а он в данном случае сходится, прежде всего, к оценке риска, о котором знаем. Основная же опасность заключается именно в последствиях, о которых мы не знаем и которых не предполагаем. В действиях персонала Чернобыльской АЭС не было ничего чрезвычайного, было лишь последовательное накопление привычных ошибок и запрещенных действий. Это значит, что развитие событий, которое привело к катастрофе, было вполне вероятным. Тем не менее, даже ведущие ученые не могли поверить в случившееся, пока не увидели реактор своими глазами. А начальник смены В.Г.Смагин вспоминает о том, как мучались, уже в больнице, работники АЭС: «У многих в голове торчало слово «диверсия». Потому что когда не можешь объяснить, на самого черта подумаешь» [15]. Значит, вполне возможные ситуации просто были исключены из рассмотрения. Это — крайний, но сравнительно простой случай. Многие категории риска не поддаются прямому прогнозированию. Наука должна существенно перестроиться, чтобы обратиться к исследованию риска именно такого типа [16].
Каков результат развития человечества при господстве культуры индустриального общества и европейской науки как ее ключевого элемента? Результатом явилась потеря человечеством инстинкта самосохранения.17 Можно даже говорить о выраженной склонности человечества к самоубийству как вида. Выделение в качестве «атома» человечества не коллективов, не общностей (например, этносов), а индивида, привело к утере видового инстинкта самосохранения.18 Разные проявления современного кризиса индустриального общества выглядят как симптомы медленного, «наркотического» вползания человечества в необратимые самоубийственные процессы. Каковы эти симптомы?
Ресурсоемкость «основанного на научной технологии» стиля жизни, предлагаемого за образец всему человечеству, превышает естественные ограничения нашей среды обитания. Практиковать этот стиль жизни можно лишь за счет других живущих на земле людей и за счет потомков.
Этот стиль жизни (
Федеральный департамент сельского хозяйства США уже не только считает убытки и предполагаемые потери пахотных площадей (прогнозируется выведение из оборота до половины земель юго-восточных штатов), но и приступило к разработке планов адаптации всего сельского хозяйства США к изменениям, прежде всего к переходу на внедрение субтропических культур. Для этого придется пойти на фантастические затраты, но американцам они, видимо, по карману. Не может, однако, не вызывать удивления то спокойствие, с которым прогнозируется катастрофа в третьем мире. Здесь огромные массы населения сосредоточены в дельтах крупных рек (Нил, Нигер, Ганг, Янцзы и т.д.). Эти дельты будут в первую очередь затоплены при таянии льдов Антарктиды [18]. Какова же реакция правительств? В ноябре 1989 г. в Нордвике (Нидерланды) собрались представители 70 развитых стран с целью попробовать договориться о замораживании выбросов в атмосферу углекислого газа на уровне 1988 г. Договориться не удалось, и в окончательной резолюции этот вопрос даже не ставился [там же].
Примечательно и отношение общественного мнения к проблеме сохранения тропических лесов Амазонии. Бразильцы, всерьез приняв пропаганду образа жизни «первого мира» как единственной достойной человека модели, принялись вырубать леса, чтобы воспользоваться плодородными землями (то есть, принялись повторять путь, пройденный развитыми странами) — и сразу предстали перед миром чуть ли не как враги человечества. «Амазония — легкие Земли», «Бразильцы лишают нас кислорода» — вот лейтмотив западной прессы. Но стоит кому-нибудь в дебатах за многочисленными «круглыми столами» заикнуться о том, что было бы логично заплатить бразильцам за производимый их лесами кислород, так нужный «цивилизованным» людям для их автомобилей, это вызывает взрыв возмущения. Странное противопоставление равноценных агентов сгорания: за нефть платить не зазорно, а кислород третий мир обязан выдавать бесплатно.
Миграция атмосферных загрязнений в наиболее холодную часть над Антарктидой (эффект криоскопической «ловушки») уже сейчас вызвала разрушение озонового слоя: концентрация озона к 1987 г. снизилась вдвое, а размеры «дыры» вдвое превысили площадь США. А ведь это действие загрязнений, выброшенных десятилетия тому назад. Выбросы 70-80-х годов еще не начали свое действие, а действуют они в течение 100 лет. В настоящее время в мире производится около миллиона тонн фторхлоруглеродов, основных разрушителей озона (30% в США, столько же в ЕЭС, 15% в Японии).
Загрязнения почв тяжелыми металлами, не вызывая видимых изменений привычных для агрономов параметров, сдвигают геофизические константы почв до такой степени, что даже целенаправленная эволюция культурных растений за ними не поспевает. Происходит сокращение посевных площадей при снижении урожайности пригодных угодий.
Количество загрязнений, сбрасываемых в океан, уже становится сравнимым с массой воды в мономолекулярном слое раздела «океан — атмосфера». Этот слой не только оказывает решающее влияние на климат и погоду, в нем осуществляются важные этапы воспроизводства биомассы океана, но в нем же и накапливаются многие загрязнения. Под угрозу ставится само существование мирового океана как целостного организма, а значит, и существование всей биосферы и второго после тропических лесов источника кислорода. К.Лоренц писал: «Можно считать психическим заболеванием, коллективным помешательством тот факт, что люди, опьяненные своими технологическими победами, делают глупость прилагать технические средства к живой Природе, разрушая таким образом основы своей собственной жизни. Но если они упорствуют в этом образе действий, зная уже, что таким образом отнимают у своих собственных внуков уже не только море, но даже и кислород, то это более чем грех, Это преступление» [3, с. 32].
Прогресс техносферы, на которой основана экономика свободного рынка в «первом мире», подчиняется критериям оптимизации, игнорирующим естественные ограничения. Цены, по которым изымаются ресурсы из недр стран третьего мира, не имеют ничего общего с истинной ценностью этих ресурсов для человечества на разумную перспективу. Боливии не нужно олово, а арабам не нужна нефть. Цена на это сырье определяется затратами на подкуп элиты развивающихся стран, и если эта элита становится слишком жадной, иногда оказывается дешевле применить военную силу или разрешить очередной переворот.
