всего, манипулирование понятием жертва и искажение исторической реальности, замалчивание сути исторического конфликта или противоречия. А кроме того, произвол в установлении связи между тем, что было десятки лет назад, и нынешней ситуацией (сегодня, в первый день либерализации цен, одна восторженная демократка доказывала мрачной очереди, что это мера вполне оправданная, поскольку «при Сталине половина страны сидела в лагерях»; собственно говоря, это — логика всей перестройки).
Вот сегодня вся публицистика, как демократическая, так и патриотическая, представляет белогвардейцев в ореоле бескорыстных романтиков, ставших жертвами красного террора. На их стороне якобы был весь народ, и лишь благодаря огромному военному превосходству большевики их одолели. Читая этот в лучшем случае лепет, становится горько именно за белых, которые были воюющей стороной, а не сусальными недоумками. В головы людей сознательно внедряется реваншистский миф, а вовсе не ищется историческая правда (наш виднейший историк [покойный академик П.В.Волобуев —
На что делается расчет нашими новыми идеологами? Льют ли они бальзам на раны сыновей и внуков белогвардейцев? Нет, они об этом не думают, даже совсем напротив. Им надо столкнуть уже нынешние поколения, нарушить достигнутое национальное примирение — повторить гражданскую войну, пока что в умах людей. Ведь сейчас, читая эти бестактные односторонние обвинения в адрес красных, люди непроизвольно вызывают в памяти картину всех злодеяний и обид, вновь начинают считать пролитую кровь, и «пепел Клааса» вновь стучит в сердце каждого человека — будь то потомок красных или белых, а множество — потомки и тех, и других одновременно. Наши идеологи знают психологию людей, но преступным знанием.
Но еще более преступно в такой многонациональной стране, как наша, растравлять раны не социальные, а этнические. А это стало самым боевым оружием перестройки. Возникло понятие репрессированных народов — народов как жертвы политического режима. И не только фразеология, но и практические действия политиков на деле были направлены не в прошлое, а в настоящее — на то, чтобы получить ударную силу революции в лице потомков тех людей, которые полвека назад были репрессированы на солидарной основе, как народ. Посмотрим, как это делается.
Во-первых, создается образ жертвы, старательно замалчивая историческую правду. А это уже чревато тем, что народ действительно станет жертвой, как минимум, подозрений и неприязни. Ведь люди начнут задумываться — и начнут создавать новые враждебные мифы. Почему были репрессированы чеченцы или крымские татары? Жертва и сурово наказанный за дело человек — совершенно разные вещи. Отбывший наказание или прощенный возвращается в общество как равный, жертва — как живой укор и часто как новый тиран, требующий возмездия. Революционеры 1917 года заполнили органы власти политкаторжанами. Тем самым был сделан необратимый шаг к гражданской войне — как угодно можно возмещать обиды пострадавшему, но только не облечением властью, в том числе над теми людьми, от которых пострадал властитель. Тот, кто это делает, заведомо ведет дело к разжиганию вражды. Какую жизнь уготовили политики народам, возвращающимся в свои края как жертвы?
Из истории Отечественной войны известно, что авторитетные представители крымских татар и чеченцев заявили о переходе на сторону немцев. Конечно, для Евтушенко, который не делает сейчас различий между гитлеровской и советской стороной в войне, а считает ее столкновением «двух мусорных ветров», в этом нет ничего плохого. Но и для режима, и для подавляющего большинства населения СССР само решение о переходе на сторону врага во время войны (да не обычной войны, а войны на истребление) было преступлением. Было это или нет, господа демократы? Если нет — разоблачите документальные издания и те слухи, которые в 1945 году передавались из уст в уста. Почему же не слышно этих разоблачений? Как сказал Цицерон, «их молчание подобно крику».
Зачем было растравлять обиды? Почему нельзя было сказать просто: дело прошлое, была война — вещь страшная. Давайте строить нашу новую жизнь и сотрем с доски старый счет. До этого, например, сумели договориться (и даже подписали такой договор) все основные политические силы Испании после смерти Франко — и тем спасли страну от угрозы новой гражданской войны. Но нет, у нас не так — ведь надо было «разрушить империю», совершить акт возмездия сталинскому режиму (а ответчик за него — весь советский народ). И вот уже вооружаются ингуши против осетин, и кто-то открывает им армейские арсеналы. Браво, «лучший немец 1991 года»!
Понимая, что слишком много из образа «жертвы» получить в данном случае нельзя, идеологи демократов выдвигают, казалось бы, неотразимый аргумент: не может быть ответчиком народ. Любое преступление конкретно и индивидуально, наказанию подлежит только личность. Это — оборотная сторона концепции гражданских прав, это — альфа и омега демократического сознания. Здесь все правильно. Ошибкой (а может быть, обманом) является приложение этих демократических концепций к совершенно иной исторической ситуации и совершенно иному обществу. СССР в целом, а крымские татары и чеченцы в частности, не были атомизированным обществом с западной демократией, где главным субъектом является личность. Это было традиционное общество с солидарными структурами, объединенными круговой порукой разного вида (один за всех — все за одного). Применять к такому обществу мерки западной демократии в теории — нелепо, а на практике — гораздо более жестоко, чем то, что было. Применение социальной технологии, сложившейся в одном типе общества, к обществу совершенно иного типа приводит к катастрофическим последствиям, порой к геноциду. Это случилось бы и в случае крымских татар и чеченцев.
Представим себе, что в 1944 г. было проведено объективное демократическое следствие с тем, чтобы наказать, по законам военного времени, все виновные личности. Допустим даже, что какой-то ангел (или демон), совершенно точно указал бы своим перстом виновных в сотрудничестве с немцами. Эти люди были бы расстреляны и, к радости демократов, ни один невиновный не пострадал бы. Реальность была такова, что даже в этом случае в большинстве (или в очень большой части) семей был бы расстрелян мужчина — муж, отец, сын. Если учесть традиции конкретных народов, то пришлось бы предвидеть возникновение цепной реакции сопротивления и мщения, которая привела бы к гибели значительной части мужского населения. Практически, это означало бы угасание этноса, геноцид. Вместо этого был применен архаический вид репрессии — ответчиком выступил весь народ, включая Героев Советского Союза и всех лояльных советских граждан, которых было большинство. Весь народ принял на себя и равномерно распределил, по принципу круговой поруки, наказание за вину части своих мужчин. С точки зрения демократов это — преступление режима, а с точки зрения народа, отцов, жен и детей, в тот момент — спасение.
Mы не говорим здесь о жестокостях и преступлениях, которыми сопровождалась депортация народов, а говорим о принципиально различных моделях репрессии. Ведь практика репрессий, в которых применялась бы «европейская» модель (репрессии против личностей, а не народов), была бы просто геноцидом. Скажем больше, и современная западная демократия не безгрешна, но никому же в голову не придет на основании деформаций и преступлений практиков отрицать саму модель демократии. В 1990 г. в Англии освободили шестерых ирландцев, которые просидели в тюрьме 12 лет после того, как под пытками признались в преступлении, которого не совершали. Ни наша, ни западная демократическая печать не стали делать из этого случая скандала — мол, с кем не бывает! Так что спор сейчас идет именно о типе репрессии, который представляется преступным.
И здесь мы касаемся одного из важнейших и трагических аспектов перестройки. Ведь речь идет в идеале о радикальном внедрении демократических норм в том виде, как они сложились на протестантском Западе, в многонациональной стране с православной и мусульманской культурой, где сильны отношения солидарности. Только потому, что голосом здесь обладает не только личность но и коллектив — и прежде всего этнос (в лице тех же старейшин у мусульманских народов), Россия сохранила малые народы (в том числе «репрессированные»). Как только здесь железной рукой будет внедрена западная демократия, малые народы растворятся, переплавятся в этническом тигле. Они превратятся в конгломерат свободных личностей, отобравших у коллективов голос. Кто-то из этих личностей будет процветать, большинство заболеют, вырванные из-под племенной опеки, как болеют индейцы Америки или аборигены Австралии. Но соцветия народов не будет на этом либеральном экономическом пространстве.
Кстати, мы говорим об идеальном проекте, а в действительности западная демократия безжалостно применяет принцип круговой поруки в наказании чужих народов — ведь сделали заложником весь народ
