Через несколько дней. Бродили с Антошей и с Юрой Комаровым на побережье нашего залива, до ночи… На высоком берегу горел костёр, мы подошли и долго-долго смотрели в его пламя…
И всё не верилось и не верилось…
Грустный пост-скриптум.
А в начале следующей весны… в начале следующей весны… вышла из печати моя книга «Лунные цирки». Вот такие в те времена были скорости: на обложку мне дали одни сутки, и книга спешно ушла в печать. А вышла из печати почти через год!
И всё же она вышла.
Прежде всего, я пошла дарить книгу Егору Исаеву. Если б не он – книги бы не было.
Исаев обитал теперь в огромном, шикарном кабинете за высокими дверями, хотя ему, мне кажется, больше шёл его маленький прокуренный кабинет в «Совписе» и вороха рукописей на столе…
К тому времени мне практически перестали давать рукописи на рецензию в поэтической редакции, и в Литконсультации тоже (всех начальников я допекла своим «непослушанием»!), и было нам с сыночком трудно, очень трудно…
Мы приехали к Исаеву вдвоём с Антоном. Ему хотелось посмотреть на «дядю Исаева», о котором я ему много рассказывала.
Нет, Егор Александрович ничуть не переменился. Не стал важным и недоступным. Он был такой же простой и приветливый, с такими же, как всегда, растрёпанными седыми вихрами, падающими на глаза, и тот же прямой и слегка насмешливый, исподлобья, взгляд голубых глаз. Он так обрадовался нам с Антоном! Он поздоровался с ним за руку и просто сказал:
– Меня зовут Егор. А тебя?
– А меня Антон.
– Как Чехова! Очень хорошо. Присаживайся, Антон.
Я протянула книжку с дарственной надписью. Ему очень понравилась обложка.
– А кто рисовал?
– Сама.
Он удивлённо вскинул брови:
– Ну, вы просто молодчина! Очень стильная обложка. Да, долговато вы её, конечно, ждали, свою первую книгу… Но ведь вы – молодой автор, не ветеран войны, так что пришлось потомиться…
– Пришлось…
– Что-нибудь написали новое за это время?
– Повесть. О цирке.
– Ну, это ваша тема!
– Могу дать вам почитать.
– А зачем? – удивился он. – Я и так знаю, что повесть хорошая. Вы плохо не напишете. А как с работой? Продолжаете рецензировать?
– Да практически ничего не дают последнее время на рецензию. Вот уже три месяца ничего.
– Как так? Как же вы живёте с Антоном?
– Трудно. Растягиваем остатки последнего гонорара за книгу.
– Ну, это не порядок… А давайте я вас ещё в одну редакцию предложу рецензентом. Тоже в «Совписе». Вы человек опытный. В национальную прозу пойдёте?
– С радостью!
Он тут же поднял трубку телефона, набрал номер… И через две минуты всё было улажено. (Эх, хорошо быть большим начальником! можно делать добрые дела людям!)
– Можете прямо сейчас зайти в издательство и взять на рецензию рукопись.
Я вышла из этого кабинета шальная от счастья… У меня опять была работа!
С этого дня я числилась внештатным рецензентом сразу двух редакций – русской поэзии и национальной прозы. То тут, то там мне что-то перепадало на рецензию. Спасибо Егору Александровичу.
Конечно, я подарила книгу Долматовскому, Гавру и всем своим друзьям из Каптеревского круга. А ещё – Борису Глебовичу Штейну. Он сказал:
– Что-то, я гляжу, вы не очень рады.
– Да всё уже перегорело давно… Слишком долго я её ждала. Уже никаких эмоций.
– А я бы очень радовался, если вышла моя книга, – сказал он.
– А разве вы… пишете? – удивилась я. (Я думала, что Борис Глебович просто классный редактор и рецензент).
– Вообще-то, да, – сказал он, засмущавшись. – Я ведь тоже когда-то в Литинституте учился, в семинаре Ильи Сельвинского… И мой первый роман должен был выйти в печать, уже был набран…
– И что же случилось?
– Набор рассыпали, когда меня арестовали. А после лагеря я не смог ни отыскать рукопись, ни восстановить…
– Вы были в лагере?!
– Да. Я был участником студенческого литературного кружка. Нас обвинили в заговоре, в подготовке государственного переворота…
– Какой идиотизм!
– Тем не менее, пришлось всем отсидеть… Единственно, за что благодарю судьбу – так это за то, что в лагере познакомился с Львом Гумилёвым.
– Львом Николаевичем Гумилёвым?! Вы с ним знакомы?
– Да, мы дружим. Изумительный, умнейший человек нашего времени!
– Борис Глебович, а у вас было когда-нибудь что-нибудь опубликовано?
– Ни строки.
– А вы всегда хлопочете за других… чтобы других напечатали…
– За других гораздо легче хлопотать, нежели за себя.
И мне стало стыдно, очень стыдно за свои слова: «Я слишком долго ждала, всё уже перегорело». Это я-то долго ждала?! А Людмила Фёдоровна? Она старше Бориса Глебовича на
