человека: ты и я.
«Легко ли он сдался?» – думал Паттерсон по пути к своему офису. Пожалуй, скорость принятия решения говорила в пользу директора, которого Натан отнес к разведчикам-тяжеловесам: запоздаешь с реакцией – пропустишь тяжелейший удар.
Едва он перешагнул порог своего кабинета, его секретарь по имени Софи протянула ему трубку, свободной рукой показывая вверх.
– Да? – ответил Натан на звонок Смита.
– Тебе не мешало бы навестить Стивена Макгрегора.
– Слушаюсь, шеф. Я сам думал об этом.
Можно ли связать новое дело с новым действующим лицом – Андреем Рахмановым и старое – с настырным фигурантом в ранге потерпевшего? Пожалуй, эти дела связывала методика и пресловутый ливийский след.
А пока же Паттерсон посчитал необходимым вернуться к допросу абд-Аллаха Хасана. Зная напористый характер Томаса Муди, он был уверен: чернокожий контрразведчик еще долго не слезет с ливийского полковника. Поначалу он прикинулся добряком, дальше наверняка сменит образ, представ в «облике зверя». И Натан оказался прав. Он это понял, когда пришел, совсем немного опоздав на очередной допрос. Вопросы звучали все более резко и настойчиво:
– Кто из ваших подчиненных чаще всего контактировал с ар-Рахманом? Кто его непосредственный куратор? Кто отдавал ему приказы? Назовите его контакты за границей!
Полковник Хасан не успел восстановиться во время двухчасового перерыва. Нет, он устал не отвечать на вопросы, он устал выслушивать их. Он едва терпел этот срывающийся на крик голос; человек, которому он принадлежал, олицетворял собой никудышного руководителя. И с подчиненными он также груб и несдержан, был уверен абд-Аллах. Насколько помнил он, сам он ни разу не повысил голос на так или иначе зависимых от него людей. Бывало так, что на него кричали, но он – никогда. И он в таких случаях отвечал: «Вы или смените тон, или уходите». Иногда уходил сам – в зависимости от ситуации.
– Ар-Рахман Салех – какой он человек? Что он собой представляет? Чем руководствуется в работе, быту? Черт возьми! – искренне не сдержался Муди. – По вашей вине мы упустим контроль над ситуацией.
Томас Муди выразился туманно, адресуя очередную вспышку гнева своему более младшему коллеге, обладателю широкого диапазона взглядов, способных разжалобить и напугать. Однако абд-Аллах без труда понял, что имел в виду агент МИ-5. Его служба не смогла по достоинству оценить значимость «Антиимпериалистического центра» (чаще в употреблении спецслужб – «А-центр»), посчитав его шумным балаганом под крикливой вывеской. Может быть, даже ливийским пугалом. Предназначение «А-центра» – связь с террористическими организациями. Самая мощная и непримиримая, непобедимая – это, по оценкам большинства специалистов, «Аль-Каида». Но полковник Каддафи при каждом удобном случае не устает повторять: «Аль-Каида» – враг Ливийской Джамахирии, ее лазутчики пытаются разжечь костер междоусобной войны в Ливии и сделать из нее второй Афганистан». В искренности Каддафи не смогла бы усомниться даже госсекретарь США, которая в каждом мужчине видела потенциального изменника. Так что в этом плане «А-центр» казался ущербным. Что он представляет собой? Шахматную позицию: у белых все фигуры на доске, у черных нет главной атакующей – ферзя. И если продолжать в этом шахматном ключе, то фигуры у черных расставлены на доске так, как это выгодно белой стороне. Ливия не только признала себя виновной по меньшей мере в двух террористических актах и заплатила за них немалую цену, превысившую три миллиарда долларов. «Ливийский тигр усмирен» – с такими броскими заголовками выходили газеты. Причем усмирен настолько, что дверь в его клетку открывалась безбоязненно теми же Штатами. США и большинство европейских стран сняли свои рамки-запреты, и Ливия все же стала полноправным членом международного сообщества. Но нет-нет да и звучали с трибуны «одноглазой и однорукой» ООН презрительные слова: Ливия – изгой. По большей части это относилось к полковнику Каддафи, но отвергнутым остальным мировым сообществом считался весь ливийский народ. Каддафи и был клеймом своего народа.
Вот этот несдержанный агент МИ-5 мог ответить прямо на прямой вопрос абд-Аллаха: «Вы планируете покушение на «ливийского льва»?» Да, и это секретом уже не являлось: что знают двое, то знает и свинья. Заявление Троя Смита («Уходите, или мы вас уберем») не сходили со страниц Интернета.
Абд-Аллах ответил на пространный и технически неграмотно построенный вопрос: «Что может этот ар- Рахман, ваш террорист?»
– А на что вообще способен один террорист – «ваш» или «наш», неважно, зовут его «по-нашему» – ар- Рахман или Томас Мерфи[2] – это «по-вашему»? Если он в метро и у него под одеждой спрятан пояс смертника, он может забрать с собой на тот свет два или три десятка жизней. Если он в кабине пилотов «Боинга» и у него в руке пистолет, то счет пойдет на сотни, а то и на тысячи. Но ар-Рахман – не смертник. Он кукловод, если хотите. Он способен организовать пять, десять терактов.
– Как часто вы контактировали с ар-Рахманом?
– Нечасто. Скорее – редко. И одна из причин – это его многочисленные командировки. По сути, он жил за границей, а отчитывался о проделанной работе в Ливии и лично полковнику Каддафи. Цель его непрекращающихся служебных заданий – усиление контактов с террористическими организациями, их финансирование. Вы обвиняете меня по делу, которое было похоронено и засыпано деньгами. Вы натаскиваете своих граждан на ожидания: когда упадет на землю очередной самолет, а СМИ опубликуют список жертв. Вот тогда-то и начнется самое интересное: глаза вашего прогнившего общества начнут с надеждой на легкие деньги выискивать в списках имена своих близких: «А вдруг?..» И еще раз: «А вдруг... сумма выплат родственникам жертв теракта будет сопоставима с той, что выплатили локербийцам?»
– Замолчите!
– Нет! Вы задали мне вопрос, я на него отвечаю. Если вы заткнете мне рот сейчас, вы не услышите от меня ни слова!
– Хорошо, продолжайте.
Абд-Аллах продолжил:
– И не дай бог... – Он повторил: – И не дай бог, если трагедия обернется подачкой – как французишкам: полковник Каддафи швырнул им в лицо триста миллионов долларов. Он завел лягушатников, как механических кукол, и они взвыли: «Мало! Мы хотим больше!» Ваше европейское общество пристрастилось зарабатывать на смертях. Вы страстно, до кровавого поноса жаждете компенсаций и молитесь на то, чтобы на борту самолета, куда поднялся ваш близкий, оказался террорист-смертник. «А вдруг?» И это ваша политика. Вы потеряли нравственность. Дайте денег! Родной мне человек погиб – дайте! Я же теперь, после его гибели, хочу жить в новом доме и наслаждаться комфортом и скоростью нового авто. Ему уже ничего не надо, а мне еще нужно воспитать ребенка. Да, да, самое время приступить к его воспитанию, до трагедии было недосуг... – Абд-Аллах махнул рукой. – Это аморально.
– Помощь аморальна?
– Помощь помощи рознь.
– Вас трудно понять.
– А вас – вообще невозможно. Я толкую вам о вашей гнилой политике, о вашей гнилой демократии. Одну секунду, я закончу. Вы своим собственным судом признали мою страну виновной в теракте над Локерби, назначали цену: признание в преступлении и откупные. А потом наступила «эпоха» плодотворного сотрудничества, саммиты, дружеские – они же лицемерные – рукопожатия, братания. То есть вы приняли от убийцы его кровавые деньги, взяли с него слово так больше не делать и приняли в свою компанию.
– Так вопрос не ставят. Здесь нет аналогии.
– И вы знаете почему. Потому что в деле Локерби нет ливийского следа. Вы арестовали меня потому, что я один из немногих, кто знает истину: сотрудники вашей военной разведки взорвали самолет и, подтасовав факты, стали шантажировать Муаммара Каддафи. У полковника не было выбора: страна задыхалась без торговли. Это все равно что иметь цистерну нефти и ничего более. Нефтяные продукты в пищу не идут.
Ливиец абд-Аллах Хасан был одним из немногих, кто действительно знал истинную причину трагедии в небе над Локерби. Шотландец Стивен Макгрегор был одним из немногих, кто хотел узнать правду. В таком ключе рассуждал Натан Паттерсон по пути в Локерби – городишко с населением четыре тысячи человек, на
