Не помню, успел ли уже окончить свой доклад Сукин, когда в кабинет вошел изящный и статный полковник с симпатичной наружностью. Это был Лебедев. Сообщил, что имеет новости. Он только что говорил по прямому проводу с Семеновым и поставил ему определенно вопрос: «Признаете вы адмирала или нет?» Семенов ответил: «Не признаю».
Адмирал молча посмотрел на присутствовавших, как бы ища совета. Тогда Тельберг, страдавший всегда доктринерством, стал излагать безапелляционным тоном, что лучший способ борьбы в таких случаях — отрешение от должности. Все окружающие атамана лица будут опасаться поддерживать его, как мятежника, он не будет иметь казенных средств и т. д. По-видимому, этот совет имел решающее значение, тем более что все остальные промолчали. У меня осталось впечатление, что мнение это соответствовало и взглядам Лебедева: недаром он поторопился со своим вызывающим вопросом атаману, не выждав приезда в Читу Волкова, который на пути туда успел к этому времени прибыть только в Иркутск. Решение семеновского дела, в котором не была учтена та реальная сила, которой обладал атаман, было гвоздем заседания. Оно скоро окончилось.
Старынкевич, так же как и я, прибыл для доклада текущих дел. Когда заседание Совета Верховного Правителя окончилось, Вологодский и Гаттенбергер уехали, а Михайлов и Тельберг почему-то остались присутствовать при докладах Старынкевича и моем. Порядка еще не установилось.
Во время докладов адмирал тяжело молчал. Он, видимо, был уже сильно утомлен дневной и вечерней работой. Выслушав доложенный Старынкевичем план работ Министерства юстиции, он просил ускорить разработку законопроектов о наказуемости спекуляции и о порядке реквизиций. Мне же не дал никаких указаний.
Приказ №61
Результатом описанного заседания явился следующий приказ:
«Г. Омск. 1 декабря 1918 г.
§1. Командующий 5-м отдельным приамурским армейским корпусом полковник Семенов за неповиновение, нарушение телеграфной связи и сообщений в тылу армии, что является актом государственной измены, отрешается от командования 5-м корпусом и смещается со всех должностей, им занимаемых.
§2. Генерал-майору Волкову, Сибирского казачьего войска, подчиняю 4-й и 5-й корпусные районы во всех отношениях на правах командующего отдельной армией, с присвоением прав генерал-губернатора, с непосредственным мне подчинением.
§3. Приказываю генерал-майору Волкову привести в повиновение всех не повинующихся Верховной власти, действуя по законам военного времени.
Верховный Правитель и Верховный Главнокомандующий адмирал Колчак».
Семенов не испугался приказа. Как бы в ответ на отрешение от должности прервались телеграфные сообщения Омска с Востоком, стали задерживаться поезда, была произведена в Чите выемка из казначейства.
Скандал принял неприятные и серьезные формы. Семеновский орган «Русский Восток», обсуждая инцидент, рекомендовал Семенова в Верховные Правители, понося адмирала. Волкову не с чем было двинуться на Читу, да к тому же японцы заняли Забайкальскую дорогу, грозя не допустить военных действий.
Тогда казачество послало к Семенову делегацию, чтобы убедить его прекратить оппозицию.
Иванов-Ринов, возвращавшийся в это время из Владивостока в Омск, «спешил» в Читу для той же цели. Спутники Иванова рассказывали потом, что во время этой «спешной» поездки он останавливался на пути для охоты.
Получив информацию о происходящем, атаман Дутов телеграфировал Семенову:
«Телеграмма ваша о непризнании Колчака Верховным Правителем мною получена. В той же телеграмме вами признается этот образ правления и его состав, кроме адмирала Колчака, и указываются лишь персональные несогласия. Вы признаете на этот пост достойными Деникина, Хорвата и меня. Хорват признал власть Колчака, о чем я извещен так же, как и вы. Полковник Лебедев, от имени Деникина, признал власть Колчака. Таким образом, Деникин и Хорват отказались от этой высокой, но тяжелой обязанности. Я и войско признали власть адмирала Колчака тотчас же по получении об этом известия, и тем самым исключается возможность моей кандидатуры. Следовательно, адмирал Колчак должен быть признан и вами, ибо другого выхода нет. Я, старый боец за родину и казачество, прошу вас учесть всю пагубность вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству. Сейчас вы задерживаете грузы военные и телеграммы, посланные в адрес Колчака. Вы совершаете преступление перед всей родиной и, в частности; перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерется за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег, и обмундировывалось своими средствами, помня лишь одну цель — спасение родины, и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска. Мы, разоренные и имеющие много сожженных дотла станиц, продолжаем борьбу, и в рядах наших сыны, отцы и дети служат вместе. Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаем, что вы, наш брат, казак, задержали их, несмотря на то что они адресованы нам же, казакам, борцам за родину. Теперь я должен добывать патроны только с боем, ценой жизни своих станичников, и кровь их будет на вас, брат атаман. Неужели вы допустите, чтобы славное имя атамана Семенова в наших степях произносилось с проклятием? Не может этого быть! Я верю в вашу казачью душу и надеюсь, что моя телеграмма рассеет ваши сомнения, и вы признаете адмирала Колчака Верховным Правителем великой России. Атаман Дутов».
Однако дело Семенова затянулось. В декабре на него было произведено покушение, и он был легко ранен в ногу осколком брошенной в театр бомбы. К этому времени компромисс уже наметился. Выполнение грозного приказа было приостановлено, и скоропалительное решение, предложенное в Совете Верховного Правителя, не послужило укреплению авторитета адмирала.
Печальный симптом
В эти первые еще сумбурные дни «диктатуры» уже вырисовался один неприятный штрих. Адмирал- Верховный Главнокомандующий поглотил адмирала-Верховного Правителя вместе с его Советом министров. Ставка недаром производила впечатление муравейника. В ней были свои министерства. Сукин из ставки диктовал указания Министерству иностранных дел. Лебедев решал вопросы внутренней политики. Особая канцелярия Верховного, так называемый «Осканверх», законодательствовала.
В первые же дни власти (30 ноября; см.: Правительственный вестник, № 17) появился приказ об отмене предварительной цензуры и о предоставлении военно-цензурному отделению ставки Верховного
