— А ты будешь мой белый раб. Держи поводья и стой на месте.
Я должен был держать длинный повод ее пони, пока она скакала на нем по кругу. Только она не сидела в седле, а стояла. Она сказала, что хочет удивить своего брата, когда тот приедет на каникулы.
Все время путала мое имя. Калибан вместо Калеб. Она постоянно чему-нибудь училась, для того чтобы удивить брата. Однажды прискакала на своей маленькой лошадке к пруду. Я давно уже ждал ее. Она, ни слова не говоря, прыг с лошади и прямиком к пристани. Даже не остановилась — шагнула дальше в воду. Как была — в платье и красных сапожках. Насилу вытащил ее. Но через какое-то время она уже отлично плавала. Такая вот она и была. Видел я ее редко. В деревне говорили, что младшая дочка Бартов больная. Но когда я встречал ее в лесу — она была здоровехонькая. Резвая и командовала мною, как хотела.
Несколько лет мы виделись с диковинной девчонкой тайком. Она могла один раз огреть меня хлыстом по лицу. А в другой раз была сущим ангелом небесным. Только ей показал я тайник, в котором лежали все мои сокровища. Обгоревшая наполовину книга. Волшебная трубочка, в которой узоры менялись с каждым поворотом. Эмили была похожа на эти узоры. Всегда разные, никогда не повторяются… Чуть позже к ним присоединилась белая лайковая перчатка, которую обронила как-то фея.
Потом умер ее брат. Это я узнал в деревне. Камердинер проезжал мимо, рассказал трактирщику. Саму ее не видел два года. На третий, наконец, ее вынесли в сад — в кресле. Вот уж не думал, что она будет такой! Будто это она умерла, а не брат. С ней рядом отиралась эта ведьма. Ей-богу, никого страшнее в жизни не видал. А Эмили позволяет ей прикасаться к себе. В деревне поговаривают разное. Как-то видел, как старуха что-то зарыла в лесу. Пришел посмотреть. Оказались дохлые куры. Может, у ней такая чудная вера?
Я приходил в господский сад. Эмили сидела в кресле и грустно смотрела на меня и собаку. Одинаково. Ничего не говорила, просто молчала. Однажды сказала про восточный ветер — ничего не понял. Маленькая старушка, закутанная в одеяла, сердце разрывается, глядя на мою фею. Это мисс Арабэлла довела ее! Я знаю, сестра ненавидит Эмили.
Хуже нет пассата. Эмили говорила, что это такой особенный восточный ветер, который приносит ей смерть. Никогда не видел такого чуда. Восточный ветер — это просто воздух, холодный или теплый, в зависимости от времени года. Ничего смертельного в нем нет для обычного человека.
Но ведь Эмили не обычный человек. Эмили — маленькая волшебница. Она пишет стихи. Она поет песни. Странные, которые я никогда не слыхал. В них звучат голоса животных, которые здесь не живут. В них слышатся голоса людей, которые ни разу не произнесли имени святых.
Свадьба. Когда Эмили сказала мне про свадьбу, я едва не умер. Надо было сказать раньше, как сильно она мне нужна. Надо было раньше увезти ее от этих людей. Тогда она не встретилась бы с мистером Миллером. Мистер! Ненавижу его. Только потому, что он ученый, ходит в перчатках и морщится от трактирного духа (видал я однажды, как он зашел туда, пока кузнец перековывал его коня), — он не может быть лучше, чем я.
Она умерла. Жизнь кончена. Больше не для кого светить солнцу. Некому шелестеть деревьям и вереску. Все. Я только должен отомстить за ее смерть.
Знаю, кто виноват в том, что Эмили больше не поет свои песенки. Не называет меня рабом. Не подзывает к себе свою собаку. Бедный пес, для него лучше умереть, чем жить и тосковать по своей хозяйке…
Я убил собаку и понял, что поможет мне пережить еще хоть один день без Эмили. Когда я закопал Гектора и поднялся с колен, я уже точно знал, что сделаю это. Надо убить Роберта Миллера.
Свершилось. Месть была сладка. Впервые в жизни я убил человека — оказалось, не сложнее, чем убить лань или собаку. Но мне не стало легче. Впрочем, я и не хотел облегчения. Наверное, только смерть усмирит меня. Только благодаря смерти воссоединимся я и моя Эмили.
Да, теперь я могу говорить „моя“. Потому что она больше ничья. Никто не может предъявить права на нее — ни отец, ни сестры, ни уж этот дурак Миллер. Они убийцы, они, и никто больше. Я только солдат справедливости, воздал по заслугам, как истинный слуга Господа.
Я даже сделал больше — убил невинную тварь. Эту испорченную, избалованную собачонку, которая вечно путалась у ее подола. Надеюсь, Эмили теперь не скучно там, где она сейчас поет песни. Ей-то легче, чем мне…
Странно все это. В трактире рассказывали, что одна из дочек Барта ночью тайком села в дилижанс. С чего бы это невинному человеку бежать едва ли не на следующий день после похорон?»
— Это всё? — уточнил агент, когда Кассандра перестала читать.
— Нет. Здесь еще одна записка, но совсем на другой бумаге и почерком заметно изменившимся…
«„Малабар“ вышел из Портсмута первого ноября. Я думал, чем дальше уеду от Англии, тем дальше от меня будет Эмили. Но даже горячее солнце Кветы не выжгло из меня ее образ. Будь она проклята, стучали каблуки всей колонны генерала Старта. Будь проклята, шептал я запекшимися губами при переходе через Баланский перевал. Будь проклята, кричал я вместо „Да здравствует королева!“ в бойне при Майванде. Славные беркширцы так и не смогли заменить мне ее.
После всех этих лет скитаний, участия в войнах в других землях я вернулся сюда. Эмили зовет. Не в моей власти противиться этому. Стал лесничим, как и мой отец. Женился на хорошей девушке. Мэри из циркачей, но лучше многих нормальных.
Однажды жена рассказала мне, что много лет назад к ним в бродячий цирк прибилась девушка, по виду настоящая леди. Вела себя она очень странно, прятала лицо, будто скрывалась от кого-то, и при этом печальна была, будто знала, что обречена.
Потерянная душа, так звала ее Мэри. Она сама тогда была еще совсем малышка и часто развлекала эту несчастную, как могут радовать только невинные чистые души. Спустя много времени Мэри узнала имя этой женщины. Хозяин труппы называл ее леди Арабэлла.
Леди горько вздыхала и каждый день молилась, приглашая иногда девочку. Она со слезами говорила, что ее черная душа никогда не попадет в рай, где наверняка окажется это несчастное милое дитя (так она называла мою Мэри из-за бороды). Однажды она впала в бесноватое состояние от своего горя и стала говорить страшные вещи. Призналась, за что именно будет гореть в аду. За то, что сама, собственными руками, убила несчастную сестру.
Мэри рассказывала, что Арабэлла прижила ребеночка и, оставив его в цирке, спустя несколько лет исчезла. Бог да простит ей все прегрешения, как простил ее я.
Сын. Не думал, что это будет сын. Отчего-то надеялся, что будет дочка. Маленькая резвушка, как Эмили…»
