жесткой шерсти.
— Мы с тобой не доедем до Ледяного Дома или доедем и станем тамошними обитателями, экспонатами.
— А и пусть не доедем. В другой раз. А сейчас лучше домой, греться. Или предпочитаешь заледенеть, ангелочек?
— А куда… домой? — тихо пискнула Аня, избегая глядеть на Никиту, и задрожала еще пуще, хотя, казалось, куда же еще. — К нам на Третью линию?
— К нам на Зверинскую, — усмехнулся Никита. — Ты, помнится, велела мне там жить, когда уходила. Вот я и жил, как было велено, и ждал. Только, извини, в холодильнике пусто.
— Как обычно. Все как обычно, — восхитилась Аня. — Только Эм-Си я потеряла. Все рулоны дома перевертела — только старые календари, а ее нет. Исчезла. Ладно, как-нибудь без нее.
— Пора бы без нее. Она теперь будет вживе наставлять Вову. И возьмет его в свою группу, вот увидишь.
— А что повесим над холодильником?
— Попросим Татьяну всех сфотографировать и закажем календарь этого года. Как тебе?
— Угу. А лошадки?
— Отпустим. Они сами дойдут назад.
…Франц Гофман опустил взгляд. Лошадки без седоков неспешной тряской рысью возвращались по Тучкову мосту на Васильевский остров, в свою конюшню к садику Академии художеств. Франц поднял плечи, сжал крепкие кулачки в карманах куртки, вздрогнул и обернулся. Рядом с ним, неслышно подобравшись, стояла фея уснувшего праздника, в полосатых мехах поверх изумрудно-зеленого платья.
— Вот ты где, Франц, — сказала она. — Опять что-то замышляешь?
— Пока нет, — смял Франц морщинки у глаз.
— Ты подозрительно кроток, любимый, — со значением покачала головой фрау Сабина. — Поэтому разреши тебе не поверить.
— Я всего лишь мечтаю. Мечтаю обустроить чердак и вот эту башенку, — признался Франц Михайлович.
— Все тебе мало, — нежно улыбнулась Сабина. — Ты необыкновенно деятелен, герр Гофман.
— Я, Сабина, родился на этом чердаке, только и всего, — объяснил Франц. — Прямо под этой башенкой. Ты забыла?
— Знаешь… За делами, за круговертью… Как-то в голову не пришло. И потом, читать, домысливать — это одно, а…
— А видеть, слышать, ощущать — это совсем другое, — закончил за нее Франц. — Ты права.
— По-моему, ты не в настроении, Франц, — расстроилась Сабина. — Все окончено, да? Ты разочарован?
— Окончено, да. Но разочарован ли я? Мы с тобой уже перебросились парой фраз по этому поводу. И не скажу, что я разочарован. Просто, как я уже говорил и повторяю, роман окончен. Завершен всеобщим праздником. Праздник — это финал, граница, которую герои романа не имеют права переступать. А они, видишь ли, переступают, негодники. У всех у них свои намерения, и как тут их удержишь под одною крышей! Посмотри-ка туда! Видишь, две лошадки без седоков возвращаются в конюшню. Что ты думаешь? Это моя падчерица и племянник улизнули на лошадках в свою продуваемую сквозняками каморку под крышей. И теперь наедине самозабвенно празднуют возвращение своей любви. Что ты думаешь? Что братец мой Олег и моя бывшая жена надолго задержатся в нашем доме? Нет, они построят свой и будут лишь навещать родителей и нас с тобою. А братец мой Вадим и прекрасная Инес? Пока они неприкаянны, то да, вполне возможно и поживут у нас под крылышком. Но потом? Потом окрепнут и уединятся. А племянник мой Яша? Он гражданин мира, как и я, перелетная птичка. Лишь мама и папа останутся рядом. Да и то, я уверен, будут только в гости приходить из своей ветхой обители.
И, знаешь ли, я тоже неуемен, как и герои моего романа, и даже более чем они. Я тоже продираюсь сквозь его границы, я считаю себя вправе воплотиться, чтобы иметь возможность поставить роман на полку. Пусть стоит, пусть хранит все, что нам дорого. А мы…
— О, господи, — пробормотала фрау Сабина, — кто бы сомневался. Начинаем другой роман? Франц, нет мне с тобой покоя. — И она завернулась поплотнее в свой полосатый, словно иное полотенце, мех.
© Д. Вересов, 2009
© ООО «Астрель-СПб», 2009
Примечания
1
2
Стихотворение М. Л. Моравской.
3
По стихотворению П. С. Соловьевой.
4
Стихотворение И. А. Белоусова.
