истинной цены того или иного товара. Она, эта цена, относительна и преходяща. Да и что имеет истинную цену? Что такое деньги? — повторял я под грохот колес. — Что они значат?»
Видимо, я задремал, думая об этом, ибо внезапная остановка кеба заставила меня очнуться. И хотя я был уверен, что еще не добрался до своего дома, однако выскочил из кеба. К своему изумлению, я обнаружил себя на безлюдной улице, вымощенной хрустальными плитами, на которой звучала дикая и разнузданная музыка. По одну сторону улицы я увидел невысокую каменную стену. По другую стояли дома, но было темно, и я не смог как следует рассмотреть их. Дом, возле которого остановился мой кеб, был ярко освещен и напоминал магазин. В окне я не заметил никакой вывески, но над дверью прочел: «Джозеф, торговец».
— Эй, ты! — закричал я сидящему неподвижно кебмену. Руки его держали поводья, хотя глаза были закрыты. — Куда ты меня завез?
Он не ответил и не подал виду, что слышит меня, зато обернулась лошадь. Музыка вдруг смолкла.
— На звезду, — вдруг сказала лошадь. — Посмотри через парапет.
Я не мог сдержать своего изумления по поводу разговорчивости лошади. Я всегда знал, что лошадь — это несчастная и бессловесная скотина и говорить может только в баснях и сказках.
— Прекрати обо мне так думать, иначе я разобью кеб, — прочитала мои мысли лошадь. — Почему ты не можешь перегнуться через парапет, как тебе сказано?
Я прошел по гладко вымощенной улице и перегнулся через низенькую каменную ограду. Вид отсюда открывался изумительный — внизу было темно, и эту темноту украшало множество золотистых звезд.
— Самая маленькая звездочка — это мир, который ты только что оставил. А то место, где сейчас находишься, — мир, где ты должен быть, — говорила лошадь.
Я знал, что это невозможно и ненаучно. Прислонившись к стене, я пытался разобраться. Не привиделось ли это мне? Видимо, в последнее время от переутомления я стал плохо соображать.
— А ты и раньше не блистал умом! — бесцеремонно прервала мои мысли лошадь и зашлась смехом, напоминающим рев.
Я не обратил внимания на замечание невоспитанной скотины и продолжал размышлять. Отдых и лекарства восстановят мои силы. Я решил зайти в лавку бакалейщика, чтобы узнать, где живет доктор. Как только я пересек улицу, лошадь исполнила государственный гимн торжественным ржанием. Я толкнул дверь и вошел в помещение. Прилавки и полки магазина оказались пустыми. По другую сторону прилавка поинтересовались:
— Чем мы можем быть вам полезны?
Продавца я не заметил и сказал, что хотел бы его увидеть.
— Вы не можете видеть меня. Кажется, я оставил свое тело внизу. Джеймс! — Голос невидимого торговца позвал кого-то, находящегося скорее всего в дальнем конце магазина. — Что случилось с моим телом? Утром оно у меня было.
Голос мальчика отозвался:
— Ты забыл его в подвале, Джозеф, когда упаковывал кошмары.
— Ах да! Верно, Джеймс.
— Но, — сказал я, — я не могу видеть и Джеймса.
— Вы очень любознательны. Так вот, у Джеймса есть тело, но оно ушло помыться. Неужели вы хотите, чтобы Джеймс оставался грязным?
— Я, например, сам мою свое тело, — вежливо заметил я.
— А мы так не делаем. У нас магазин, а не прачечная.
— Вы уж простите меня, но я здесь впервые и не знаю ваших порядков, — ответил я. Меня так и подмывало посмеяться над странными продавцами.
И вместе с тем я понял, что не имело смысла спрашивать здесь про врача. Если мне почудилось, что я попал в лавку, то задавать такой вопрос было глупо. А если магазин существует на самом деле, то скорее всего я не нуждаюсь в услугах врача. Я окончательно запутался и спросил на всякий случай:
— Я полагаю, вы — мистер Джозеф?
— Да, я — Джозеф. Будьте добры, скажите, что я могу для вас сделать.
— Что ж, — сказал я, — если судить по состоянию вашего прилавка и полок, на которых я ничего не вижу, вряд ли вы сможете обслужить меня.
— Конечно, не видите. — В голосе почувствовалось раздражение. — Вы и не можете видеть абстракцию. Я — абстрактный продавец. Будьте любезны, прикройте дверь, а то дует, я боюсь сквозняков.
Я прикрыл дверь. Я не мог прийти в себя от изумления: значит, по другую сторону прилавка находился абстрактный продавец. Я спросил его:
— Как по-вашему, сахар — абстрактное понятие?
— Конкретное, — последовал ответ. — И если вы считаете его абстрактным, то глубоко заблуждаетесь. Кстати, у нас нет сахара. Если бы вы хотели кристально
— Ах! — воскликнул я. — Значит, вы имеете дело с абстрактными существительными?
— Вроде того. Вы неуклюже выразились, но правильно. Мы снабжаем или, точнее, отовариваем все чувства в Солнечной системе, но торговля ими сейчас идет не очень бойко. Гораздо лучше у нас идут дела в отношении состояний бытия. Мы, например, только что получили новый ассортимент смертей. Не желаете ли приобрести какую-нибудь?
Я вспомнил, что в моем кармане завалялись пара соверенов и несколько серебряных монет, и решил с их помощью внести в свою жизнь разнообразие. А оно мне было нужно позарез, ибо вся моя жизнь проходила серо и скучно, я страдал от унылого существования, жаждал перемен — не важно каких, мнимых или настоящих.
Меня заинтриговало упоминание Джозефа о чистой любви. Скажу откровенно: я не пользовался успехом у женщин. У меня, конечно, развито чувство собственного достоинства, а между тем женщины считают меня нервным. Я сдержан в проявлении чувств, видимо, это восстанавливает их против меня. Почему-то я никогда не мог сказать ни одной из них то, что хотел бы. Часто, глядя на молодую девушку, я думал: если бы она могла знать, какой я на самом деле человек, если бы она понимала, что я — жертва обстоятельств, таких как бедность и вследствие этого — замкнутость, то не презирала бы меня так откровенно.
— Конечно, я что-нибудь куплю, — сказал я. — Но для начала хотел бы ознакомиться с некоторыми образцами той необычной любви, которую вы упомянули.
— Милый мой! — взорвался голос мистера Джозефа. — Сколько же повторять вам? Вы не можете видеть образцы. Вы можете только почувствовать их если захотите. Джеймс!
— Да, Джозеф, — ответил голос мальчика из другого конца магазина.
— Поищи что-нибудь из чистой любви.
— Слушаюсь.
А теперь, — продолжал мистер Джозеф, — располагайтесь удобнее в этом кресле. Ноги не скрещивайте. Голову слегка поверните. Если вам покажется, что слишком светло, пару раз моргните. Не хмурьтесь. Так, хорошо. Не двигайтесь! Вот мы и готовы.
Внезапная вспышка света ослепила меня, я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел себя не в лавке, а в скупо освещенной оранжерее. Я продолжал фразу. Как звучало ее начало, я так и не узнал.
— …нет и не было никогда, — говорил я. — Наконец-то я сказал вам об этом, а теперь должен уехать. Позвольте проститься с вами перед тем, как я покину Англию. Как пишут в любовных романах, мужчина просил бы пожать на прощание руку дамы или даже поцеловать ее, но я не прошу и даже не желаю ни того ни другого.
Я взглянул на девушку, к которой обращал эти слова. Я никогда раньше ее не видел. Но она мне кого-то напоминала. На ней было белое платье, но рассмотреть ее лицо мне мешало какое-то тропическое растение. Я устремил на нее взгляд, полный страсти и отчаяния. Как ни странно, в эту минуту я чувствовал себя удовлетворенным: ведь я ее люблю! Девушка же сидела, отвернувшись от меня, плечи ее
