Переселение душ

вздрагивали.

— Я сожалею, — продолжал я, — что заставил вас плакать. Я хочу, чтобы вы были счастливы, и только так…

— Я не знала, к чему это приведет, всхлипывая, сказала она.

Сцена эта потрясла меня так, как будто это было на самом деле. Я как будто приобщился к той части мира, которая принадлежит людям сильных страстей.

— Прощайте, — продолжал я. — Я не сделаю ничего такого, что могло бы повредить вам, о чем бы вы вскоре пожалели. Мне достаточно того, что я люблю вас, что по сравнению с тем отрезком жизненного пути, который мне остался…

Я так и не закончил фразы. Тускло освещенная оранжерея и девушка исчезли, и я вновь увидел себя в небесной лавке — так я стал называть необычный магазин, в который занесло меня той ночью.

— Вам понравилось? — услышал я голос мистера Джозефа.

— Да, — сказал я нерешительно, — это великолепно, это возвышенно. Но не думаю, что я в состоянии заплатить за это. Фунта хватит?

— Мы продаем это не за фунты, а за приступы.

— Тогда, — сказал я, — я возьму за шесть приступов.

— Джеймс, шесть за чистую любовь.

— Хорошо, — ответил голос Джеймса.

На какое-то мгновение я попытался восстановить в своей памяти образ красивой девушки в белом, которую только что видел. Я спрашивал себя, с чего началась моя первая фраза и чем закончилась последняя. Казалось, я на какое-то время поднялся на высоты любви, почувствовал уважение к себе. Меня прервал мистер Джозеф:

— Что еще желаете заказать?

— Я бы очень хотел… — помявшись, ответил я, — хоть немного настоящего счастья.

— Понятно, — сказал мистер Джозеф и тут же начал объяснять: — Счастье — это смесь различных компонентов. Вы покупаете компоненты и смешиваете их. К сожалению, они не обеспечивают нам высоких доходов. У нас есть такой компонент, как литературная известность, которая приносит большое удовлетворение. Большим спросом пользуется политический успех. Есть еще религиозная экзальтация. Но в последнее время она нужна не многим. Продажная любовь не дорога, но нам жаловались, что она быстро изнашивается. Разумеется, есть еще и смерть от утопления, смерть…

— Достаточно, мистер Джозеф, — прервал я его, — я не испытываю ни малейшего желания умереть. — Я уже решил, что должен произойти еще один эксперимент; ведь даже подмастерья бывают честолюбивыми. — Хочу примерить на себе политический успех.

Мистер Джозеф с готовностью принял и этот заказ. Вновь мне показалось, что я покинул лавку. Я стоял на балконе, держа в одной руке шляпу, а внизу колыхалась толпа взволнованных людей. Я продолжал свою речь:

— …не нарушающие национальных чувств (аплодисменты)… что является самым достойным, самым правдивым… И лучший путь, (снова аплодисменты) доказать тем, кто раньше имел другую точку зрения… даже если она и не заслуживает доброго слова… хотя я не говорю этого… Но доля истины в ней имелась… (а ведь слушают, слушают!)… они заявляли, что испытывают те же чувства, что и все люди… особенно англоговорящие народы, к которым мы сегодня вечером с великодушием завоевателей к побежденным… (громкие приветствия)… можем позволить относиться снисходительно… Это касается не только личной жизни, но и общественной деятельности (шумные и длительные приветствия)…

Я отдал бы что угодно за то, чтобы мое выступление продолжилось. Я даже не знал, за кого или против кого выступаю. Но никогда в жизни я не переживал такого восхитительного упоения триумфом, сознанием своей власти над толпою.

Я очнулся и обнаружил, что валяюсь на полу, мокрый от пота.

— О, это было хорошо, — воскликнул я, — изумительно! — Я поднялся и спросил, сколько стоит политический успех.

— Дорого, — ответил мистер Джозеф торжественно, — очень дорого; и мы продаем его за порывы.

Мне не хотелось уточнять дальнейшие детали. Я ожидал, что мистер Джозеф даст мне в кредит (в разумном количестве) литературную известность, благодаря которой впоследствии я верну ему долг. Но я подумал, что поступлю мудро, если отдам за политический успех всего лишь два порыва.

— Мистер Джозеф, — сказал я, — я даже не знаю, что еще заказать. Мне бы хотелось прейскурант и неделю времени, чтобы подумать. Я ведь никогда не покупал ничего отвлеченного. Сейчас у меня есть только чистая любовь и скромный политический успех. Вы могли бы позволить мне приобрести некоторую литературную известность, музыкальный талант, личное обаяние, популярность и удовлетворенность?

— Это слишком большой заказ, — ответил мистер Джозеф, — но мы постараемся выполнить и его Джеймс, займешься этими заказами?

— Займусь, — отозвался Джеймс.

— И когда я получу их?

Ответа не последовало.

— Мне бы хотелось знать точно, когда я их получу, — продолжал я. — Но я вас не тороплю. Эти товары годны в любое время года. Если хотите, я могу назвать вам человека, который хорошо меня знает. Я не ожидал, что окажусь этим вечером здесь, иначе взял бы с собою больше денег. Однако если вы не возражали бы против того, чтобы взять два фунта в счет…

Я извлек из кармана два соверена и положил их на прилавок. И после этого поднял взгляд. В последнее время мне казалось, что я утратил способность удивляться, и все же был поражен. По другую сторону прилавка стояла молодая девушка! Вероятно, мне следовало описать ее как ангела, хотя у нее не было ни крыльев, ни ореола. Это было прелестное создание в чем-то свободном и белом; высокая, стройная, с лицом хоть и бледным, но исполненным одухотворенной красоты и серьезности. Глаза, казалось, печально смотрели на что-то далекое, видимое ей одной.

Ее длинные темные волосы свободно струились по плечам. Я долго смотрел на нее, прежде чем обрел дар речи.

— А где мистер Джозеф? — наконец вымолвил я.

— Джозеф и Джеймс, — сказала она тихим мелодичным голосом, — ушли вниз, чтобы кормить тело Джозефа. Они послали к вам меня. Что это такое?

Она подняла два соверена, которые я положил на прилавок.

— Сущая безделица, — ответил я. — Я решил рассчитаться поскорее. Если бы я знал, что окажусь здесь, то захватил бы больше денег.

— Пожалуйста, уберите их, — медленно проговорила она. — Они не имеют никакой ценности. Я скажу почему, но не сейчас.

Восхищенный ее красотой, я с трудом находил слова. Это было очень глупо с моей стороны, но я не запомнил ее лица. Я даже не знал ее имени, но мне показалось, что я ее где-то встречал, и тут же я сказал ей об этом.

— Нет, — возразила она, — вы видите меня впервые. Когда-нибудь вы узнаете, как меня зовут. Я наблюдаю за вами уже давно, а иногда оказывалась рядом с вами.

Почувствовав, что я не верю ей, она взглянула мне прямо в глаза и, перегнувшись через прилавок, что-то стала шептать. И я понял, что она действительно знала меня. Какой-то невидимый барьер, все это время отделявший меня от нее, вдруг рухнул.

— Я рада, что вы наконец-то здесь, и теперь могу поговорить с вами, — продолжала девушка. — Нас никто не видит и не слышит. Мы здесь одни.

Щеки мои вспыхнули, и голос задрожал:

— Ни одна женщина на всем белом свете не говорила мне того, что сказали вы.