Переселение душ

— Куда мы поедем? — спросил он.

— На край света, — сказала она легкомысленно. И рассмеялась. У нее было удивительно прекрасное настроение.

Проехав милю, он остановил машину, потому что она попросила нарвать букет диких роз. Вернувшись, он протянул ей цветы и тихо спросил:

— Зачем нам притворяться? Вы ведь прекрасно знаете, что я люблю вас.

— Да, я это знаю.

— А вы любите меня?

Она молча кивнула.

— Вы не вернетесь ведь к нему? Уедете со мной?

— Поеду, — прошептала она. — С тобой хоть на край света.

К вечеру она внезапно и окончательно передумала.

— Я должна вернуться к нему, — сказала она. — Все это прекрасно, но разлетится, как лепестки увядшей розы. Любовь обернется пошлой юридической процедурой. Кроме того, это краденое счастье. Такого мне не нужно. Я прожила этот день по-настоящему и навсегда запомню его. Ты слишком поздно пришел, Морис.

Напрасно он умолял ее не возвращаться к мужу. Она не была уверена, движет ли ею совесть или трусость, но осталась непоколебима в своем решении.

Через час они уже были в гостинице.

Мистер Оуэн предложил Морису поужинать вместе с ними. Он пополнил свою коллекцию новыми экспонатами и был доволен собой и окружающим его миром. Он подшучивал над отсутствием аппетита у жены и отметил, что прогулка на автомобиле не принесла ей пользы.

— Вот ведь странная штука, — продолжал он. — Селия плохо ест, зато у нее прекрасное пищеварение. А у меня аппетит хоть куда, но потом я расплачиваюсь за это. Ирония судьбы, а?

И вдруг Селия разразилась неудержимым, почти истерическим смехом. В этом смехе было все, кроме радости.

Смех этот потом преследовал Хейнеса всю оставшуюся жизнь.

Бургундское игристое

В Лондоне клонился к вечеру один из жарких летних дней. Над раскаленными мостовыми не проносилось даже легкого ветерка. Утомленные дети покидали песочницы Риджент-парка и игровые площадки Кенсингтон-гарденс. Молодые служащие из Сити разъезжались по домам, толпясь на открытых площадках омнибусов в своих соломенных шляпах. И только Оксфорд-стрит, всегда оживленная улица, оставалась оживленной и не сдавала позиций. Громады домов и высокие деревья с пропыленной листвой темнели на фоне закатного неба необычного, салатного цвета. Молодая миссис Баблоув обратила на них внимание мужа при выходе из метро. На Доре Баблоув поверх платья был накинут легкий плащ, потому что она не привыкла к нарядной одежде и стеснялась.

Супруги направлялись к ресторану «Чудесный», куда их пригласил Альберт Карвер. От метро до ресторана — рукой подать.

Двинемся и мы вслед за ними. Посмотрим, чем богато это заведение, чем радует оно гостей, а заодно понаблюдаем, в какие истории можно попасть, если отведать игристого бургундского вина.

Впрочем, не будем торопить события.

А вот и он, этот самый ресторан. Его название высечено над входом большими позолоченными буквами: «Merveilleux»! Вход оснащен электрическим фонарем и средней внушительности швейцаром. В вестибюле стоят лавровые деревья в зеленых кадках, и в рамочке вывешено меню комплексного обеда, diner du jour, — всего за полкроны. В обеденном зале стоят несколько столиков, полностью накрытых и освещенных электрическими лампочками. Прямо напротив каминного экрана из красного дерева с вырезанными на нем соблазнительными ананасами и виноградом располагается стол, сервированный на шестерых и заказанный мистером Карвером заранее. Все выглядит пристойно, но любому понятно, что это всего лишь крошечная итальянская харчевня.

Поводом для званого обеда, который решил устроить для друзей убежденный холостяк и жуир, явилась помолвка Ады Бантинг с Гарольдом Симкоксом. Альберт Карвер когда-то частенько бывал в доме Ады и пользовался расположением ее родителей. Он едва сам не обручился тогда с Адой, а потому понимал, что чувствует осужденный на казнь человек, если вдруг неожиданно получает помилование.

Итак, героями предстоящего торжества были мисс Бантинг и мистер Симкокс. Невеста — полная, флегматичная особа с белесыми волосами; жених, помельче и пониже ее ростом, казался воплощением учтивости, что заставляло каждого из его собеседников ощущать себя потенциальным клиентом. Что же касается четы Баблоув, то Альберт Карвер интересовался ими, если он вообще кем-либо интересовался. Он искренне восхищался молоденькой миссис Баблоув, делал ей комплименты и приходил в неописуемый восторг, когда это скромное создание смущалось. Вряд ли она была в его вкусе. Казалось, на мистера Карвера вообще угодить невозможно, и ему нравилось, что о нем так думают. А между тем женщины, восхищавшие его, были полными, а иные просто необъятными. Миссис Баблоув напоминала ему ангела в роли домохозяйки — нечто вроде души, отбывающей наказание. Ей приходилось вести хозяйство, что весьма осложнялось более чем скромным доходом. Но она была так предана мужу и двум своим малышам, что значительную часть домашней работы делала сама. От природы она отличалась кротостью нрава, детской непосредственностью и тонким вкусом. Будь у нее возможность, она могла бы стать весьма интересной личностью. Мистер Баблоув, ее супруг, человек тихий и вполне прозаический, располагал почти таким же доходом, что и мистер Карвер. Оба занимали ответственные посты в одной и той же компании и жили на одной и той же улице, по соседству. Но доходы мистера Баблоува уходили на содержание семьи, в то время как Альберт Карвер содержал лишь одного человека — самого Альберта Карвера. Дом мистера Баблоува был обставлен гораздо скромнее, нежели безнравственное жилище Карвера, с кальяном (купленным по дешевке на распродаже) на низком инкрустированном столике и французской гравюрой, изображающей купальщицу, над каминной доской.

Кроме перечисленных, в число гостей входила мисс Адела Холмс. В ее красоте было что-то восточное. Ее ленивые (после рабочего дня в офисе) движения были полны изящества, голос звучал тихо и томно, но глаза смотрели на вас весьма выразительно. Она была одной из трех лучших машинисток в Лондоне и весьма умело руководила собственным машбюро. Мистер Карвер, со свойственной ему фривольностью, называл ее Нирваной; ему казалось, что этот восточный термин означает ласковое имя, вполне допустимое в платонической дружбе, длившейся уже несколько лет.

Мистер Карвер удовлетворенно окинул взглядом компанию. Неплохо! Отнюдь не какой-нибудь там обед за полкроны. Это был воистину лукуллов пир, выбор состоятельного человека; как говорят французы, the diner de luxe — роскошный обед за сорок шесть шиллингов. Недаром Карвер утверждал, что если за что-нибудь браться, то все надо делать как следует. И любил делать все как следует. Он был человеком среднего роста и средних лет с гладко причесанными черными волосами. Обликом он слегка напоминал Наполеона, избравшего коммерческое поприще. Одет Альбер Карвер был не без некоторой изысканности — белый жилет на слегка округлившемся животике украшали коралловые пуговицы нежно-розового цвета. Обедающие за другими столами одеты были скромно — отнюдь не так, как положено одеваться к обеду. Один подлец ввалился даже во фланелевом костюме и в соломенной шляпе. Зато и столы прочих посетителей не были декорированы плющом и букетами живых гвоздик, как у Карвера. Бумажных хризантем вполне достаточно для тех, кто пришел сюда, чтобы перекусить за полкроны. Эти посетители и вообразить не могли, чтобы их обслуживали на высшем уровне.

Сам владелец ресторана, облаченный в сюртук, маячил возле каминного экрана. Старший официант за столиком для закусок и вин осторожно обеими руками брал каждую бутылку игристого красного бургундского вина за горлышко и крутил ее в ведерке со льдом. Бургундскому это, во всяком случае, не вредит. Другой официант нес к столу гору омаров, приготовленных самим шеф-поваром с претензией на изысканное оформление.