Муха улыбнулась.
— Не надо меня перехваливать. Мама говорит, что дети портятся, когда их перехваливают.
— У меня свои взгляды на эти вещи. Похвала может испортить только дурака! Так случается не только с маленькими, но и со взрослыми. Кстати сказать, я ведь уже говорил тебе, что взрослые только притворяются, будто они не дети…
Часы веков тикали всё громче. А когда путешественники вошли в заросли папоротников, Муха услышала, как часы мелодично прозвенели:
— Бо-о-о-ммм…
— Что означает этот звон? — спросила она.
— Это означает, Муха, — сказал он, — что на земле кончилась доисторическая эпоха и начался каменный век, чему я и ты будем свидетелями. С этого времени на многие тысячелетия, даже больше этого — на многие десятки тысяч веков, камень станет неразлучным спутником двуногого существа. Я сказал бы, что «каменный век» — неточное название: ведь это величайшая эпоха в истории человека. Земля много раз будет менять свой облик и свой климат, будут подниматься и опускаться целые континенты, реки находить новое направление, исчезать моря и вырастать горы, огромные ледники будут наступать на континенты и снова отступать, вымрут многие животные и растения и появятся новые, а двуногое существо, освободившее передние конечности для труда, будет жить и развиваться… Мы ещё посмотрим с тобой, Муха, как человекообразная обезьяна станет настоящим человеком!
Она хотела что-то ответить, но в это время почва под их ногами как-то странно поплыла и закачалась, и глухой гул донёсся до них из глубины земли.
— Дело плохо! — быстро сказал часовой мастер. — Как бы нам не провалиться в тартарары! Землетрясения в эту эпоху довольно обычное явление… Бежим, Муха!
А земля под их ногами уже выла и гремела.
Высокие папоротники ползли мимо, падали и с треском ломались. Откуда-то сверху с нарастающим шумом катилась лавина камней.
Задыхаясь от бега, они влетели в расщелину скалы и упёрлись в заднюю дверцу волшебных часов. Муха распахнула дверцу и протиснулась между маятником и боковой стенкой часов в столовую. Здесь всё было так же, как и прежде. Кошка, свернувшись, спала в кресле. Через открытое окно слышался гул реактивного самолёта.
— Я приду завтра утром, — сказал часовой мастер, — до свидания.
Муха слышала, как за ним захлопнулась наружная дверь. А она всё ещё стояла посреди столовой, тяжело дыша, и никак не могла опомниться.
— Тик-так, — спокойно стучали за её спиной часы веков, — тик-так…
Её сердце стало биться ровней, но всё тело ныло от страшной усталости, веки отяжелели, и поднимать их становилось трудно.
«Спать, — подумала она, — скорее спать…»
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой родители Мухи очень беспокоятся о её здоровье
Муха проснулась, потому что услышала тихие голоса родителей, вернувшихся с работы. Но она не открыла глаз и лежала неподвижно.
— Ты думаешь, она бредит? — спросил отец, склоняясь над ней.
— Да, — ответила мать. — Это какой-то странный бред… Очень странный!
— Что ты слышала?
— Я даже не смогу тебе всего передать. Какие-то обезьяны… И, кажется, змеи…
— Начиталась какой-нибудь книги.
— Нет, тут что-то другое…
— Что?
— Ты посмотри на её платье!
— Кошмар! — вздохнул отец. — Где она была?
— Я уверена, что она сегодня не выходила из дома.
— Но где же она так разукрасила платье?
— Ума не приложу.
— А не подралась ли она с мальчишками из нашего двора? У нас во дворе дети ведут себя возмутительно! Да она и сама, как мальчишка!
Муха открыла глаза и сказала, зевая:
— В сущности все люди — дети. И маленькие и взрослые.
Родители остолбенели в тех позах, в которых их застали столь неожиданные слова дочери.
— Что это за ересь, Муха? — наконец спросил отец, недоуменно взглянув на жену.
— Это не ересь, папа, — продолжала Муха неторопливо. — Взрослые только напускают на себя солидность, хотя на самом деле им очень часто, так же, как и детям, хочется прыгать, играть и дурачиться. Они просто притворяются, что они уже не дети. Они думают, что становятся величественным от того, что ходят, задрав нос и сжав губы.
Мать расхохоталась и села на кровать дочери.
— А ты знаешь, — начала она, обращаясь к мужу, и её такие же чёрные, как у Мухи, глаза озорно блеснули, — наша дочь не лишена остроумия. Разве ты не любишь дурачиться? А мне самой очень часто хочется играть и прыгать! И потом ещё: разве ты, мой миленький, немножко не задираешь нос? Особенно после того, как тебя назначили на работе начальником?
— Ересь! — упорствовал отец. — Как тебе не стыдно говорить все эти нелепости при ребёнке? Она уже и так перестала с уважением относиться к взрослым.
— Не думаю. Машенька достаточно умна…
— Она и меня не уважает, — с обидой в голосе сказал отец.
— Я тебя люблю, папа! — воскликнула Муха. — Но согласись, величие человека зависит не от того, как высоко он задирает нос.
— Может быть, ты объяснишь нам, в чём заключается величие человека? — иронически спросил отец.
— В уме и добром сердце, папа!
— Попробуй ей возразить! — воскликнула довольная мать.
Отец смущённо кашлянул.
— Ну допустим, что это так… Но почему ты думаешь, что у взрослых нет ума и доброго сердца?
— Я совсем не думаю так, папа. Мне просто кажется, что ум и доброе сердце не всегда зависят от того, сколько человеку лет и какого он роста.
— Даже если человек качается в люльке? — усмехнулся отец.
— Зачем же брать крайности? — покачала головой мать. — Неужели ты не понимаешь, что Машенька не имеет в виду новорождённых? А вот я поняла её правильно: как только человек становится сознательным, он должен стремиться всё делать с умом и с добрым сердцем. В этом и заключается человеческое величие или, если хотите, отличие человека от несознательных животных, которыми руководит один инстинкт.
Муха подумала, что мать, как обычно, объяснила всё удивительно ясно и просто, и с нежностью взглянула на неё. А она, увидев полные теплоты глаза дочери, ответила ей таким же взглядом и ласково потрепала Муху по щеке.
— А теперь, доченька, расскажи нам, что произошло с твоим платьем.
— Я порвала его, мамочка, в доисторическом лесу, — сказала Муха.
