размещается нынче знаменитая медонская обсерватория, важный центр космических исследований. Обсерватория изучает солнечные лучи, которых так не хватает бледнолицым горожанам, чьи лица целый день подсвечены лишь экранами компьютеров, а по вечерам – экранами телевизоров.
Упоминание о Новом замке, этом детище Мансара, приводит на память бурную историю симпатичного пригорода на краю Медонского леса, вдоль и поперек исхоженного «братством пешехожих ступней» неуемной Марины Цветаевой, которая здесь жила, гуляла вволю и искушала судьбу вечной жалобой на жизнь. А между тем именно в Медоне у цветаевского семейства было лучшее за всю их французскую эмиграцию жилье (и на улице Эро, и на улице Жанны д’Арк, дом № 2).
Что же до Нового замка, построенного здесь в самом начале XVIII века по приказу Великого дофина- наследника (сына Людовика XIV), то свято место и до того не было пусто. Еще в 1520–1540 годах здесь был воздвигнут Старый замок по приказу герцогини Этампской, возлюбленной короля Франциска I, который тут частенько бывал. Достраивал замок по указаниям нового его хозяина, архиепископа Реймса, не иначе как сам Филибер Делорм. Тогда же устроен был обширный сад. Замок стоял северо-восточнее нынешней обсерватории, а позднее здесь появился знаменитый Грот, сооруженный, как считают, самим Приматиче и воспетый восторженно самим Ронсаром. И позднее по-прежнему владели Медоном виднейшие люди королевства (Гизы, Сервьены, Лувуа), расширившие террасу, устроившие у края ее оранжерею, привлекавшие к работам и Ле Во и Ле Нотра. В конце XVII века Великий дофин выменял Медон у мадам де Лувуа, отдав ей взамен замок Шуази-ле-Руа (полученный им от мадам де Монпансье). Вот тогда-то дофин и велел Жюлю Ардуэн-Мансару, разрушив Грот, построить на его месте Новый замок и переустроить сад, в частности, перекачать воду из пруда Шале в пруд Бель-Эр (при помощи машин искусника Вобана). Над украшением замка трудились такие художники, как де ла Фосс, Койпель, Одраны.
Дофин наслаждался прекрасным этим имением до самой своей смерти (в 1711 году), но и после его смерти оно не совсем опустело, бывали в нем знатные гости. Так, 19 мая 1717 года в замке побывал русский император Петр I, на которого, как сообщают, самое большое впечатление произвела картина Леонардо да Винчи «Святая Анна» (ныне она висит в Лувре). Позднее бывали здесь прочие знаменитости, а в 1789 году в этом замке умер старший сын Людовика XVI. Легко вспомнить, что последовало за 1789 годом. Революция устроила в замке арсенал, химик Бертолле химичил тут «бертолетову соль», а Конте сооружал военный аэростат, и в результате всех этих полезных опытов в замке в 1795 году случился пожар, но розовые мраморные колонны замка сгодились еще для триумфальной арки Карусель, ибо Франция шла с той поры от триумфа к триумфу. На время Русской кампании великий триумфатор Наполеон I поселил в Медоне свою вторую супругу и крошку-наследника, который уже объявлен был королем Рима.
При французском короле Луи-Филиппе живал здесь герцог Орлеанский, а при Второй империи принц Жером Наполеон, но в 1870 году замок снова горел, остались только его боковые крылья, а в восстановленной центральной его части и размещается теперь обсерватория.
Нынешняя терраса, лежащая на оси Замковой авеню, состоит из трех аллей, разделенных рядами деревьев… У входа в нее слева стоят мегалиты, вырытые из земли при строительстве авеню. Замковая авеню, обсаженная четырьмя рядами тополей, спускается к кварталу Бельвю, где в 1926–1927 годах жила Марина Цветаева. Места эти были отмечены присутствием крупных звезд литературы и музыки. Начать прогулку вниз по авеню можно от дома № 27, в котором жил знаменитый композитор Рихард Вагнер. Именно здесь он сочинил (в 1841 году) своего знаменитого «Летучего голландца». Первая супруга композитора Минна вспоминала, что они в 1841 году снимали здесь квартиру у странной старухи, которая любила рассказывать им, что в детстве она видела мадам де Помпадур в Версале. Сам композитор вспоминал позже, что они были тогда очень бедны и питались грибами, которые собирали в местном лесу. Ах, чудный лес, ах, бедный Вагнер…
Чуть ниже, на Гвардейской улице, в доме, принадлежавшем королю, жил драматург Скриб. Из числа прочих театральных знаменитостей живал здесь Лабиш, а славный Виктор Гюго в «Песнях улиц и леса» так вспоминал Медон своей юности:
В доме № 35-бис на Замковой улице жил после Второй мировой войны классик французской литературы пессимист Луи Фердинанд Детуш, более известный как Селин. С давно умершим гениальным Вагнером Селина объединяла лишь лютая ненависть к евреям, так что он даже сердечнее, чем масса парижан, приветствовал приход нацистов. Впрочем, до войны его лютая ненависть к буржуазной (и любой прочей) действительности радовала сердца левой публики, и предприимчивая коммунистка Эльза Триоле перевела на русский язык и издала в Ленинграде знаменитый роман Селина «Путешествие на край ночи», после чего она стала уговаривать автора поехать в Ленинград и получить там за издание кучу денег и заодно восхититься былой столицей. Селин поехал, но не пришел в восторг от Ленинграда. Мало того, что все встречные казались ему евреями: он совершил то, на что, кажется, не решался еще в Ленинграде ни один иностранец. Он не стал таращиться на Невскую перспективу и свежеокрашенные фасады петербургских дворцов, а вошел в первый попавшийся двор. И вот тут он увидел окна кухонь и сортиров, заваленные нищенским барахлом, увидел ржавые трубы, гниющие серые здания, перенаселенные коммуналки, беспощадно облитые мочой лестницы, мразь запустения… Впрочем, если бы не «перестроечная» публикация в «Невском архиве», вряд ли кто из русских (да и французских тоже) читателей прочел бы когда-нибудь это поразительное описание Северной Пальмиры из редкостной (и вполне антисемитской) книги Селина.
Селин горячо приветствовал приход нацистов, но, в отличие от расстрелянного поздней за то же самое писателя Бразийяка, он успел бежать перед самым Освобождением и пересидеть смутные годы за границей. Когда все утихло (и даже вишист Миттеран стал министром, а миттерановский друг-палач Буске и вовсе разбогател), Селин вернулся во Францию и мирно просидел последние десять лет жизни в Медоне. В 1961 году он был похоронен на медонском кладбище, а его незаурядный талант писателя-человеконенавистника ныне оценен по заслугам.
МЕДОНСКИЙ ЛЕС
Медонский квартал Бельвю возник на территории чудесного парка, окружавшего дворец королевской любовницы мадам де Помпадур. Человек, пожелавший приобщиться к истории Франции, просто обязан помнить имена важнейших королевских фавориток, задолго до возникновения современного прогрессивного феминизма уже правивших этой страной из королевской постели. Медон так понравился мадам де Помпадур, что она заказала Ж.-А. Габриэлю спроектировать здесь для нее дворец. К украшению этого дворца она привлекла и Фальконе, и Пигаля, и Буше, и Ван Лоо. Результат был таким впечатляющим, что король Людовик XV попросил мадам продать ему дворец. Ну кто ж может отказать королю, тем более, если он «за ценой не постоит»? В 1773 году тот же Ж.-А. Габриэль стал усовершенствовать дворец для короля и даже устроил в нем нечто вроде центрального отопления (теплая вода журчала под кафельными плитками пола). После смерти Людовика XV дворец перешел к королевским дочкам – мадам Аделаиде, мадам Виктории и мадам Софии. Новые хозяйки также немало пеклись об усовершенствовании имения и даже соорудили в нем элегантный («как настоящий») крестьянский хутор, увидев который Мария-Антуанетта устроила себе такой же в Версале. В 1791 году трем сестрам пришлось (с вполне оправданной поспешностью) бежать из Медона в Италию, а во дворец ворвалась толпа громил, охваченных революционным духом. Каким-то образом смогли уцелеть (были всего-навсего украдены и перепроданы) некоторые из произведений Пигаля и Фальконе, сделанные по заказу мадам де Помпадур, а также кое-что из мебели (ныне украшающей Лувр). Потом прошедшая рядом железная дорога и спекулянты доконали сад, а по кварталу пролегли улицы, застроенные где многоэтажками, где виллами. Вот в доме № 31 по бульвару Вер-де-Сен-Жюльен как раз и снимала почти полтора года квартиру Марина Цветаева: писала стихи и письма, иногда даже письма в стихах – вроде «Новогоднего письма» к Райнеру Марии Рильке, написанного после его смерти и завершившего один из многих эпистолярных романов поэтессы. Впрочем, Пастернак был еще жив в ту пору в России, так что знаменитый эпистолярный роман Марины Ивановны и Пастернака продолжался. 31 декабря 1926 года Цветаева написала (по-немецки):
«Год завершился смертью? Конец? Начало.
Очень дорог для меня, теперь я знаю… Райнер – я плачу – и теперь ты можешь все прочесть без писем, ты читаешь меня…
