— Боюсь, что завтра не получится, но мы скоро соберемся все вместе, — пообещал Филип.
— Я позвоню тебе завтра, после того, как ты уточнишь свои планы, — сказала Мари, ловя его на слове.
Когда они отошли, Филип сказал с кислой миной:
— Я надеялся, что эта новость не сразу станет всем известна, но мне следовало догадаться, что мы непременно на кого-нибудь нарвемся.
— Такие вещи невозможно долго скрывать. У тебя наверняка куча знакомых в Париже. Почему ты не хочешь, чтобы о нас знали?
— Я думаю о тебе. Тебе придется делать вид, что ты любишь меня. Я понимаю, как это будет трудно.
— Та же проблема будет и у тебя, — ответила она. — Но мы справимся, потому что знаем, что это шутка, над которой мы сможем потом посмеяться.
— Вот это правильно. Будем относиться к этому как к нашей личной шутке. — Филип замолчал, потому что официант принес им суфле «Жанетт» — нечто воздушное из шоколада и ванили. Он подождал, пока официант их обслужит и уйдет. Потом продолжил: — Многие из моих друзей захотят устроить прием в нашу честь, чтобы взглянуть на тебя и все о тебе разузнать, Я бы не хотел, чтобы это повторялось снова и снова. Наверное, проще будет, если мы сами устроим прием и раз, и навсегда удовлетворим всеобщее любопытство.
— Думаю, ты прав.
— Это будет не так уж плохо. На самом деле все они милые люди. Я думаю, что они тебе понравятся, когда ты узнаешь их поближе.
— А что это за Клодин? — прямо спросила она.
— Клодин Дюваль. Это мой давнишний и дорогой друг. Она во многом тебе поможет. Она прекрасно разбирается, к каким парикмахерам и в какие магазины стоит ходить, во всем том, что тебе может понадобиться.
— Если предположить, что она захочет стать моим другом тоже, — скептически заметила Николь.
— Я уверен, что вы с ней прекрасно поладите. Все относятся к Клодин с нежной любовью. Она умный и интересный человек, ее общество очень приятно.
С каждой минутой становилось все яснее, что Филип испытывает к этой женщине особую симпатию. Вопрос был в том, почему они не поженились?
— А как она выглядит? — спросила Николь.
— Натуральные рыжие волосы, зеленые глаза и молочно-белая кожа, как это часто бывает у рыжеволосых. А еще у нее россыпь очаровательных веснушек на носу.
Он определенно говорил как влюбленный. С чего он решил, что Клодин примет ее?
— Может быть, тебе следует сказать ей правду о нас? — медленно проговорила Николь. — Ты можешь попросить ее никому больше не говорить.
— Единственный способ удержать что-то в секрете — это не рассказывать об этом ни одной душе, — убежденно сказал Филип. — Не волнуйся. После нашего приема люди перестанут судачить о нас и примутся за кого-нибудь еще.
— Надеюсь, что ты прав.
— Поверь мне. Я скажу своей секретарше, чтобы она немедленно разослала приглашения. Как только этот прием пройдет, мы сможем снова вернуться к нормальной жизни.
— Знать бы, что это такое. В моей жизни не было ничего нормального, — вздохнула Николь.
— Будет, — ободряюще пообещал он. — Жизнь станет немного легче для тебя. Последние несколько месяцев ты ничего не видела, кроме работы и возни с Робером. Тебе надо хоть немного развлекаться, особенно вечерами, когда он засыпает. Я хочу показать тебе ночной Париж.
Николь тут же вспомнила, что у нее нет подходящей одежды для активной светской жизни. Она сказала об этом Филипу.
— Нет проблем, — сказал он. — Клодин отведет тебя туда, где ты сможешь обновить свой гардероб.
— Я не смогу себе позволить покупать вещи в тех местах, которые, как я уверена, облюбовала она, — резко сказала Николь.
— Естественно, все оплачу я.
— Не могу позволить тебе сделать это.
— Это еще почему? Я твой муж. Я по закону обязан оплачивать все твои счета. Может, ты еще захочешь сама платить за свою комнату и питание?
— Это совсем другое.
— Не понимаю, почему. Пожалуйста, объясни мне.
— Мне неудобно позволять тебе оплачивать мои персональные расходы при том соглашении, которое существует между нами, — смущенно сказала она.
— А если бы мы спали вместе, тогда все было бы нормально? Мы могли бы изменить условия нашего соглашения, — поддразнил он. — Я думаю, что через силу мог бы согласиться.
— Я серьезно, Филип!
— Моя дорогая Николь, какая же ты глупышка. Я просто пытаюсь избавить тебя от неловкости. По мне, ты будешь хороша и в наряде из мешковины, но я убежден, что ты предпочтешь одеться соответствующим образом на наш прием и во всех последующих случаях.
Николь должна была признать, что он прав. Она сосредоточенно нахмурилась.
— Как ты думаешь, могу я взять напрокат швейную машинку? Не думаю, что в твоем доме можно ее найти.
Он с подозрением взглянул на нее.
— Ты собираешься сама шить себе одежду?
— Да не пугайся ты так. — Николь не могла сдержать смех. — Я зарабатывала себе на жизнь, работая портнихой. И мечтаю стать модельером. У меня появилась бы прекрасная возможность продемонстрировать собственные модели.
— Ну, если тебе этого хочется, — неохотно проговорил он.
— Не волнуйся. — Она усмехнулась, вспомнив его слова. — Они будут немного лучше, чем наряды из мешковины.
В доме было все спокойно, когда они вернулись. Слуги оставили свет внизу, чтобы им было приятно войти; все домочадцы уже спали.
— Хочешь выпить чего-нибудь перед сном? — спросил Филип.
Николь покачала головой.
— Я и так выпила больше, чем обычно. Спасибо за прекрасный вечер. Я очень приятно провела время.
— Ты говоришь так, словно удивлена, — со смехом произнес он, когда они вместе поднимались по лестнице. — Я же говорил, что буду нравиться тебе все больше и больше.
— Это потому, что мы весь вечер не пререкались, — сказала она.
— Пререкались, но ты все время побеждала в споре.
— Только последний раз. — Когда они остановились у ее двери, она сказала: — Пойду посмотрю, как там Робби.
— Я пойду с тобой.
Малыш крепко спал, свернувшись калачиком и прижимая к себе медвежонка. Поправив сбившееся одеяло, Николь наклонилась, чтобы поцеловать его.
— А мне… можно? — неуверенно спросил Филип.
— Конечно.
Она была тронута тем, с какой нежностью он смотрел на ребенка.
Он осторожно отвел шелковистые волосики и поцеловал мальчика в лоб. Николь окончательно убедилась: может быть, между ней и Филипом и существовали какие-то непримиримые разногласия, но их объединяло одно — они оба любили своего племянника.
