Это верно, что у монгольских ильханов Персии было несколько христианских жен и что армяне- христиане были у них министрами. Некоторые из оставшихся в живых крестоносцев, осевших в Палестине, иногда сражались в рядах монголов. А ильхан Аргун восстановил церкви, разрушенные в предыдущих войнах.
А один разгневанный мусульманин писал, что в 1259 году монгольский ильхан Хулагу повелел, чтобы во всей Сирии «каждая религиозная секта открыто заявила о своей вере, и что ни один мусульманин не должен против этого возражать. В тот день не было ни одного христианина, будь то из простого народа или из знати, кто бы не облачался в свои самые нарядные одеяния».
Каким бы ни было отношение монголов к христианам в Палестине, но их лидеры искренне хотели прибегнуть к помощи европейских армий против мусульман и в 1274 году направили посольство из шестнадцати человек к папе и к Эдуарду I Английскому, который ответил с изрядной долей казуистики, поскольку не имел ни малейшего желания отправляться в Иерусалим: «Мы со вниманием относимся к принятому вами решению освободить Святую землю от врагов христианства. Мы в высшей степени признательны вам, и мы благодарим вас. Но мы в настоящее время не можем известить вас со всей определенностью о времени нашего прибытия на Святую землю».
Тем временем папа направил новых посланников к Байчу, расположившемуся у Каспийского моря. Эти посланники весьма вызывающе вели себя по отношению к монголам, потому что они не знали имени хана и проповедовали язычникам о греховности кровопролития. Монголы заявили, что папа, должно быть, очень невежествен, если не знает имени человека, управляющего всем миром, а что касается кровавых расправ над своими врагами, то они совершали их по повелению самого Сына Неба. Байчу хотел было казнить незадачливых священников, но сохранил им жизнь и отправил их назад невредимыми, так как они все-таки были посланниками.
Ответ Байчу, переданный с письмом через эмиссаров Иннокентия IV, достоин того, чтобы его привести:
«По повелению Великого хана, Байчу-ноян адресует эти слова папе. Знаешь ли ты, что твои посланники прибыли к нам с твоими письмами?
Твои посланники говорили громкие слова. Мы не знаем, делали ли они это по твоему приказу. Поэтому мы направляем тебе это послание. Если ты хочешь властвовать над землей и водой твоей вотчины, ты, папа, должен прибыть к нам лично и предстать перед тем, кто правит территорией всей земли. А если ты не придешь, то мы не знаем, что может произойти. Один Бог знает, что случится. Только было бы лучше, если бы ты сообщил через курьеров, приедешь ли ты или нет и хочешь ли ты прийти с дружбой или нет?» В этом письме вновь появляется зловещая фраза: «Мы не знаем, что может произойти. Один Бог знает». Это обычная фраза предостережения, когда монголы подразумевают войну. Принцу сельджуков Каю Косру они ответили лаконично: «Ты сказал смело. Бог даст победу тому, кому возжелает». По-видимому, они всегда направляли посыльных в стан врага, по установленному Чингисханом обычаю, с предложением заключить соглашение. Если следовал отказ, то они высказывали свои предостережения и готовились к войне.
Излишне говорить, что Иннокентий IV не совершил поездки в Каракорум. Да и монголы больше не возвращались в среднюю Европу. Но нет и указаний на то, что рыцари Западной Европы взяли оружие, чтобы обуздать их. До Нейштадта в Австрии монголы дошли, проделав путь почти в шесть тысяч миль от своей родины. Умерли Субедей и агрессивный Тулуй. Сын Джучи Бату был вполне доволен пребыванием в Сари, своем золотом городе на Волге. Гражданская война тлела на остатках азиатской империи, и поход орды на запад подошел к концу. Орда вновь разорила Венгрию ближе к концу XIII столетия, затем отошла к волжским равнинам.
Внук Чингисхана на Святой земле
Малоизвестной главой истории является контакт монголов с армянами и христианами Палестины после смерти Чингисхана. К его внуку Хулагу, брату Мункэ, который тогда был ханом, перешли во владение Персия, Месопотамия и Сирия в середине XIII столетия.
«По прошествии более чем ста лет армяне уже не доверяли своим соседям – латинцам в качестве союзников[19]. Хайтхон (царь армян) стал доверять не этим христианам, а язычникам-монголам, которые за полвека проявили себя как лучшие из всех когда-либо существовавших друзей армян… В начале царствования Хайтхона монголы… сослужили хорошую службу армянам, покорив турок-сельджуков. Хайтхон заключал военный союз с монгольским полководцем Байчу, а в 1244 году стал вассалом хана Угедея[20]. Десять лет спустя он лично присягнул Мункэ- хану и закрепил дружбу между двумя народами своим долгим пребыванием при монгольском императорском дворе».
«Оставшееся время его правления было занято борьбой против мамлюков, продвижению на север которых, к счастью, воспрепятствовали монголы. Хайтхон и Хулагу объединились у Эдессы, чтобы затем захватить у мамлюков Иерусалим».
Елюй Чуцай. Сага о Китае
Мало кому довелось сыграть более трудную роль в жизни, чем этому молодому китайцу, который был замечен Чингисханом. Он был одним из первых китайских философов, присоединившимся к орде, а монголы не делали скидок ученым, философам, астрономам и медикам. Воин, отличавшийся своим искусством изготовления луков, подтрунивал над высоким длиннобородым китайцем:
– Какое может быть дело у книжника, – спросил он, – среди братства воинов?
– Чтобы делать прекрасные луки, – отвечал Елюй Чуцай, – нужен мастер по дереву; но когда доходит дело до управления империей, требуется мудрый человек.
Он стал фаворитом у старого завоевателя и во время длительного похода на запад, в то время как другие монголы собирали богатую добычу, китаец собирал книги, астрономические таблицы и травы для своих нужд. Он составлял карту маршрута, а когда на орду обрушилась эпидемия, он взял реванш философа над воинами, которые его задевали. Он назначал им ревень и лечил их.
Чингисхан ценил его за его прямоту, а Елюй Чуцай не упускал возможности противодействовать массовым убийствам, которые кровавым следом тянулись за ордой. Существует легенда о том, что во время марша по отрогам Гималаев Чингисхан увидел на тропе удивительное животное, внешне похожее на оленя, но зеленого цвета и с одним рогом. Он позвал Елюй Чуцая, чтобы тот дал свое объяснение этому феномену, и китаец серьезно ответил: «Это странное животное зовется Кио-Туань. Оно знает все языки на земле, и любит живых людей, и ужасается от убийств. Его появление, несомненно, означает предостережение тебе, о мой хан, чтобы ты повернул назад с этой тропы».
При Угедее, сыне Чингисхана, китаец фактически управлял империей, и ему удалось отобрать у монгольских военачальников прерогативу наложения наказаний, назначения судей и сбора налогов на нужды казначейства. Его сообразительность и невозмутимое мужество нравились завоевателям-язычникам, а он знал, как на них влиять. Угедей злоупотреблял вином, а у Елюй Чуцая был резон желать, чтобы он жил как можно дольше. Возражения никак не действовали на хана, и китаец принес ему железную вазу, в которой некоторое время хранилось вино. От вина края сосуда заржавели.
«Если вино, – сказал он, – так разъело железо, суди сам, что оно сделало с твоим кишечником».
Угедей был потрясен этой наглядной демонстрацией и стал меньше пить, но все же пьянство стало истинной причиной его смерти. Однажды, обозленный каким-то поступком своего советника, он бросил Елюй Чуцая в тюрьму, но позднее передумал и приказал его освободить. Китаец не хотел покидать тюремной камеры. Угедей послал узнать, почему он не появляется при дворе.
Он получил от мудреца такой ответ: «Ты назначил меня своим министром. Ты посадил меня в тюрьму. Значит, я виновен. Ты выпускаешь меня на свободу. Значит, я невиновен. Легко тебе играть со мной. Но как же мне руководить делами империи?»
Его восстановили в должности, на благо миллионов людей. Когда Угедей умер, административные функции от старого китайца перешли к мусульманину Абд эль-Рахману. Переживания по поводу крутых мер, к которым прибегал новый министр, ускорили смерть Чуцая.
Полагая, что он накопил огромные богатства за свою жизнь на службе у ханов, некоторые монгольские военачальники обыскивали его резиденцию. Они не нашли никаких других сокровищ, кроме обычной коллекции музыкальных инструментов, рукописей, карт, дощечек и камней, с вырезанными на них какими-то надписями.
Угедей и его сокровище
