провалились под лед. Мне живо вспомнился мой детский ужас, связанный со льдом и водой, но до берега было недалеко, и мы сумели до него добраться, промокнув до нитки. Нам на выручку пришли три проезжавших мимо лапландца, но едва мы приступили к спасению грузовика, как сани тоже ухнули под лед. С помощью березовых лаг мы вытащили сани и лошадь, но машину пришлось бросить.
После нескольких дней таких приключений я наконец под утро добрался пешком до Вардё и уснул мертвым сном в первом попавшемся доме.
Перед тем, как пересечь фьорд, отделявший меня от Киркенеса, я встретил загадочного вида небритого прапорщика. Во время отступления немцев он прятался в снежном иглу. Когда он наконец вышел из своего убежища, то, подобно мне, оказался на нейтральной полосе. После того, как мы прониклись доверием друг к другу, он представился под вымышленным именем Торстейн Петерсен. Наша дружба, начавшись тогда, выдержала испытание временем. Через годы он присоединился к экспедиции на «Кон- Тики». На самом деле его звали Торстейн Рааби.
Во время войны в Финляндии Торстейн не особенно распространялся о своем прошлом. Позже я выяснил, что он прошел подготовку в Англии и был выброшен с парашютом в Норвегию, в район Тромсё. Он жил по подложным документам неподалеку от места базирования немецкого броненосца «Тирпиц» и на протяжении нескольких месяцев каждую ночь отправлял радиограммы в Англию, используя портативный передатчик и антенну, которой днем пользовался один немецкий офицер. Подобно Рорхольту и Хогланду, союзники высоко отметили его заслуги. Во многом благодаря ему британская авиация в конце концов потопила «Тирпиц» — второй флагман фашистского флота, нашедший упокоение на дне норвежского фьорда.
Когда стало известно, что лейтенант Хейердал появился в Киркенесе и собирается в Мурманск, чтобы с первым же конвоем вернуться в Англию, норвежское командование испытало чувство облегчения, а остальные мои земляки заметно переполошились. После гибели оборудования «Группы И» норвежский корпус не мог поддерживать связь ни с какой другой страной, кроме Советского Союза. У каждого нашлось, что передать или попросить сделать в Лондоне. Один сообщал, что в партии обуви, пришедшей с последним конвоем, были только ботинки на левую ногу. Мурманские коммунисты ли тому виной, навсегда останется загадкой, но факт остается фактом — на следующий день лейтенант отправился в патрулирование с восемью солдатами и только одним спальным мешком. Число восемь объяснялось очень просто — именно столько пар обуви было в его взводе, и солдат он подбирал по одному-единственному критерию — чтобы на них налезли ботинки. Еще патруль располагал тремя автоматными рожками и четырьмя котелками и кружками. Военная полиция хотела доложить о количестве норвежских нацистов, задержанных в районе Киркенеса. Врач посылал рапорт о состоянии здоровья личного состава и умолял прислать лекарства, а начальник склада рапортовал об отсутствии практически всего — от оружия и боеприпасов до обувного крема, варежек и солнцезащитных очков.
11 января 1945 года за мной заехал советский броне-транспортер. К моему великому удивлению, я оказался не одинок. Со мной ехали два лейтенанта норвежских ВМФ, тоже объявленных Москвой «персонами нон грата». Наша троица возвращалась в Лондон с одним и тем же конвоем. Более того, вскоре к нам присоединились еще три человека в форме майоров. Они не производили впечатления профессиональных военных, но их мундиры украшали офицерские знаки отличия, поскольку все они были важными чиновниками. В Лондоне от них ждали отчета о настроениях и образе жизни гражданского населения. В холоде и темноте мы стукались друг о друга, шесть норвежских офицеров и один русский водитель, а бронетранспортер неумолимо вез нас на восток, через понтонный мост, прочь от Норвегии. Дни ничем не отличались от ночей, и в прорези в бортах машины мы видели только снег да бесконечные колонны машин и одетых в овчину солдат. Мы ехали и ехали, изредка останавливаясь, чтобы перекусить и выпить чаю в каком-нибудь занесенном снегом бункере в обществе полуодетых русских солдат, молча сидящих вдоль стен. Потом мы увидели множество огней и поняли, что финская граница осталась позади и перед нами лежит Мурманск.
Советский флотский офицер распахнул люк бронетранспортера и приказал нам торопиться, поскольку мы прибыли с опозданием и конвой уже отплывал. Сперва он выудил на свет божий трех лейтенантов, а майорам сообщил хорошую новость: им разрешено вернуться в Киркенес! Один из них, в обычной жизни директор банка, изобразил самую завораживающую улыбку и попытался объяснить благодетелю, что тут какая-то ошибка. Это три майора должны вернуться в Англию, а трем лейтенантам, наверное, можно остаться.
«Никаких ошибок. Приказ Москвы», — твердо ответил русский. С этими словами он захлопнул люк, бронетранспортер отправился назад в Киркенес, увозя в своем чреве трех майоров, полумертвых от холода и горя.
Мы, лейтенанты, решившие было, что остаться разрешено именно нам, тоже испытали жуткое разочарование. Однако нас, не слушая никаких возражений, усадили со всеми нашими пожитками на советский противолодочный корабль, и тот на всех парах пустился догонять конвой, уже покинувший бухту Полярную. Когда мы выходили из бронетранспортера, один из майоров случайно поставил свою сумку рядом с моей. Я знал, что помимо личных вещей он вез секретные документы и пистолет, поэтому я сделал вид, будто у меня было две сумки.
Менее чем через два часа мы догнали замыкавшие колонну конвоя два английских эсминца. Не снижая скорости, опасно раскачиваясь на бурных волнах, корабли обменялись пассажирами. Один лейтенант оказался на «Зебре», а я вместе со вторым — на «Замбези». Мы отправились в офицерскую кают-компанию и немедленно заснули.
Но взлетая на гребне волн, то проваливаясь в бездну, корабли каравана вышли из фьорда в открытое море. А под водой нас караулили немецкие субмарины. Я проснулся от взрывов глубинных бомб. «Зебра» отбомбилась первой, но через несколько минут за кормой «Замбези» всплыла подводная лодка и передала кодированное сообщение. Это могло значить только одно — скоро у охраны конвоя будет много работы.
Мой товарищ-моряк мучился от морской болезни и не мог оторвать голову от подушки. Мне тоже нелегко дался резкий переход от твердой земли к океанской качке, но тем не менее я нашел в себе силы проследовать за английским офицером в штурманскую рубку, где мне стала ясна структура построения конвоя. Он состоял из большого количества грузовых кораблей, возвращавшихся порожняком в порт приписки, и судов охраны: одного авианосца, одного крейсера, восьми эсминцев, девяти противолодочных охотников и нескольких судов поменьше. Мы ожидали вражеской атаки в любой момент, поэтому спать нам приходилось в гамаках, натянутых в открытом коридоре, не снимая спасательных жилетов.
Естественно, спалось нам плохо. На то имелось несколько причин. Во-первых, коридор был настолько узок, что при качке гамаки бились о переборки. Едва ты успевал заснуть после близкого контакта с одной переборкой, как тут же знакомился с противоположной.
Вскоре со всех сторон до нас стали доноситься взрывы. Англичане отнеслись к этому с мрачным юмором. «Мы обнаружили косяк макрели», — сказал капитан.
Но нет; Господь никогда не допустил бы, чтобы в океанах водилась подобная рыба. Эти дьявольские механические чудовища были порождением человеческого мозга с единственной целью — уничтожать людей. Я часто задавался вопросом: что сказал бы Теи Тетуа о нашей замечательной цивилизации, доведись ему лежать в гамаке по соседству со мной.
Мои размышления прервал грохот близкого взрыва, и столб воды поднялся в воздух прямо рядом с бортом.
— Это мы, — гордо объявил стоявший в двух шагах от меня моряк.
Я поднялся на мостик узнать, что происходит. На борту царило лихорадочное оживление. Приказы отдавались и получались. Из катапульт в голубые неспокойные воды Атлантического океана широким веером сыпались похожие на бочки глубинные бомбы. Через несколько мгновений вода вокруг словно закипела и брызги взлетели выше мостика. Не покидая своего места в конвое, мы шли зигзагами, чтобы уменьшить вероятность попадания торпеды.
Чтобы сбить с толку основные силы противника, с авианосца пришел приказ изменить курс на восток, в направлении Сибири и Кольского полуострова. Затем мы вновь повернули на запад, только двумястами километрами севернее. Там нас поджидал настоящий шторм, и следующей ночью нас раскачивало с амплитудой в тридцать пять градусов.
Удерживать все суда конвоя вместе стало практически невозможно. Мы снова сменили курс и два дня
