патроны, как ростовщик золотые монеты. – Помогите мне! – сказал он вдруг. – Становится темно. Сами знаете, что это значит.
Батис закинул на плечо свою винтовку и второй ремингтон. Мы взялись с двух сторон за ручки ящика с боеприпасами. Действительно, наступала ночь. Кафф пнул свое чудовище, сумасшедшая гонка началась.
– Скорее, торопитесь, – подгонял он меня, пока мы бежали по лесу, – к маяку, к маяку! – А потом то же самое по-немецки: – Zum Leuchtturm, zum Leuchtturm!
Однако координировать движения четырех ног было нелегко, я споткнулся о корень, и патроны посыпались на землю.
– Вы что, очумели? – ругал он меня, собирая патроны пригоршнями, – или пьяны в стельку?
Внутри ящика патроны смешались с мхом и землей. Мы бежали во весь дух, на землю спускалась ночь.
– О Боже мой, Боже, – шептал Батис, повторяя: – Zum Leuchtturm, zum Leuchtturm!
До маяка оставалось каких-нибудь двадцать метров. Тяжело дыша, мы стали подниматься на гранитную скалу у его подножия. Вдруг я услышал:
– Стреляйте, стреляйте!
Я не понял, зачем он это говорил.
– Идиот, с другой стороны маяка!
Я увидел какие-то смутные тени, одна выскочила слева, потом две, три, четыре. Я выстрелил не целясь. Чудовища уже знали, как действует огнестрельное оружие, и одновременно отпрыгнули назад. Батис взялся за обе ручки ящика.
– Толкните дверь, она не заперта! – прокричал он.
Через секунду после того, как мы закрыли дверь и заперли засовы, чудища уже стучали по железу с бешеной яростью. Кафф бросился к ящику с патронами, но я встал на его пути.
– А теперь чего вам надо? – рассердился он. – Они штурмуют маяк, и мне нужны патроны!
– Посмотрите мне в глаза.
– Это еще зачем?
– Посмотрите мне в глаза.
– Чего вам надо?
– Чтобы вы посмотрели мне в глаза.
Он подчинился. Я взялся за ствол его ружья и приставил дуло к своей груди.
– Вы хотите убить меня? Действуйте. Мне отвратительна мысль, что смерть застигнет меня во сне. Если вы намерены убить меня, сделайте это сейчас. Это будет убийством, но, по крайней мере, избавит вас от дополнительной ответственности за предательство.
Он вдохнул воздух и выдохнул его с яростью человека, который не может найти нужных слов, чтобы ответить на невнятное оскорбление.
Резким движением он выхватил у меня из рук винтовку и прижал ее дуло к моему виску. Оно было очень холодным.
– Вы из тех, кто хочет жить вечно. Ваши добрые родители не читали вам слов Иисуса Христа? Они вам не объяснили, что нам на роду написано умирать много раз? – Он отвел ружье и опустил глаза: – Мы все когда-нибудь умрем. Сегодня или завтра, когда судьба укажет. Сейчас у нас по винтовке на каждого. Если вам так хочется, можете застрелиться сами.
Я никак этого не ожидал: на его каменном лице мелькнуло подобие улыбки. Несмотря на наше отчаян ное положение, Батис замолчал и позволил себе выдержать паузу. На фоне рычания, которое раздавалось за стеной, он оценивал меня в соответствии с какими-то непонятными мне критериями и наконец заключил:
– Вы хотели спрятаться на маяке – и добились этого. Хотите, чтобы я поздравил вас? Вы не понимаете ничего. Вы из тех, кто чувствует себя свободнее, когда приближается к решетке своей тюрьмы. – Он сделал нетерпеливый жест. – А сейчас давайте патроны. Лягушаны уже на подходе.
Я отодвинулся и пропустил его к ящику. Несмотря на то что Батис нес свое ружье, ремингтон и ящик с патронами, он взлетел по лестнице одним махом. Я увидел на полу пустые мешки, которые могли послужить мне матрасом. Чудища выли. Кафф стрелял где-то наверху. Моей единственной мыслью было только одно: а сейчас спать, спать.
Спать.
Спать.
Спать.
6
Когда я проснулся, в мире царила безмятежная тишина. Этой ночью жизненные силы вернулись ко мне подобно душе Лазаря, которой было приказано возвратиться на свое место. Там, снаружи, волны мягко плескались о прибрежные камни, и шум моря служил мне целительным бальзамом. Я лежал на полу и рассматривал внутреннее пространство маяка, которое казалось мне сейчас одновременно строгим и уют ным. Около винтовой лестницы, на уровне каждого ее витка, в стене были сделаны узкие бойницы, сквозь которые сейчас проникали солнечные лучи. Б самом ближнем от меня я заметил медленно кружившуюся невесомую пылинку. Ее движения казались исполненными печальной и безрассудной гармонией.
Во рту пересохло. Я приподнялся и взял какую-то бутыль. В ней оказался винный уксус, но мне было все равно. Будь эта жидкость даже кипящей смолой, я бы ее все равно выпил. Движение причинило боль:
